Дядя Леша протянул папиросы. Участковый взял три штуки, спрятал их в нагрудный карман куртки под сочувственным и одновременно насмешливым взглядом дяди Леши.
– Это потому, что на мотоциклете ездиишь… Тебе б машину… – сказал он.
– Кто ж ее даст, машину?.. – пожаловался участковый.
– Слушай, Вась, – вспомнил дядя Леша, – я чего иду… у тебя ручки нет случаем?..
– Какой ручки? – не расслышал участковый.
– Ну, писать… Паста кончилась, – объяснил дядя Леша.
– Да не, Алексеич, – понял, наконец, участковый. – Ручка мне самому нужна, протоколы ж составляю. – Он оглянулся. – Да вон почта едет. Уж она-то даст! Даст, даст! – И участковый, почему-то хохотнув, уехал.
Дядя Леша посмотрел вперед.
Навстречу ехала на старом, чуть вихляющем велосипеде женщина в болоньевой почтальонской куртке, в серой узкой юбке и кирзовых сапогах. Грудь ее перепоясывал широкий ремень закинутой за спину пустой почтальонской сумки. Круглолицая и краснощекая, в вязаном шерстяном платке, она улыбалась дяде Леше открытой, нетайной улыбкой незлой незамужней бабы.
– Здоров, Леш! – белея крепкими зубами, поприветствовала она. – Ты чегой-то к нам с утра пораньше?
– Ручка, Марусь, нужна, стержень… Пишу это… Паста кончилась… Иду вот попросить у кого… – ответил дядя Леша, хмурясь, не желая, видимо, принимать эту ее улыбку.
– Ой! – почтальонка сунула руки в карманы куртки. – У меня карандаш только! Не подойдет? – Она протянула огрызок химического карандаша, заглядывая дяде Леше в глаза. Тот смотрел на карандаш, раздумывая.
– Не… Неудобно людям карандашом писать…
– А ты все пишешь! – громко вздохнула почтальонка и засмеялась. – А я вожу. Да ты зайди к Кольке-то своему, не боись… Ирки его нет, она на вокзал поехала…
– Ладно, бывай здорова, – буркнул, нахмурившись, дядя Леша и пошел дальше.
– Покедова, – сказала, ничуть не обидевшись, вслед Маруся, но крикнула вдруг: – Леш! Не забыла чуть… Повестка тебе…
Дядя Леша вернулся, взял протянутую бумажку. Маруся озабоченно смотрела на него.
– Из прокуратуры… Случилось чего?..
Дядя Леша не ответил, глядя в повестку.
– Спасибо, Марусь, – сказал только он и пошел дальше – к колхозному поселку.
В подъезде с новыми еще, крашенными темно-синей масляной краской стенами висел деревенский кисло-сладкий запах силоса; у каждой из дверей стояли рабочие сапоги в корке засохшего навоза. Тяжело ступая, дядя Леша поднимался на пятый этаж. Навстречу сверху кто-то спускался – бухали и чуть шаркали по бетонным ступеням подошвы. Это был высокий мосластый парень лет тридцати, носатый, темноволосый, в засаленной рабочей телогрейке, черных блестящих брюках и грязной кирзе с низко, щегольски подвернутыми голенищами.