— Ага, — сказал Венька и дал по газам.
В эти десять минут, что Венька мчал по ночным перекресткам, взявшему шефство над Рапохиными Гыге пришлось изрядно потрудиться. Он предотвратил пару столкновений и раза четыре доворачивал колеса, чтобы стремительно мчащаяся машина вписалась в поворот. Он заставлял ментов закрывать глаза на превышение скорости и вольности с проездом на красный свет. А Венька, у которого всё получалось ладно и лихо, как бы само собой, чувствовал себя матёрым профи. Вот оно — это слияние с машиной, о котором можно только мечтать, вот она — эта предельная скупость движений, когда тяжеленный кусок металла и пластмассы повинуется шевелению мизинца. Казалось бы, еще чуть-чуть и можно бросить руль и управлять автомобилем мысленно. И он будет безукоризненно повиноваться.
Знал бы Венька, чего он избежал в эти десять минут, радости бы у него здорово поубавилось.
Но вот они въехали во двор, остановились на стоянке.
Только тогда молчавший всю дорогу Кирилл сказал:
— Странно, что мы сюда доехали. По идее нам бы уже полагалось быть там.
И показал глазами на небо.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал Венька…
В субботу, совершив необходимые покупки, они пообедали в ресторане с пивом. На предъявленные при расчете пластиковые карточки молодой хлыщеватый официант среагировал презрительно — что вы мне, мол, тут фигню какую-то суете. Деньги давай. По тысяче с носа.
Впрочем, тут же за его спиной возник верзила в белом костюме с белой бабочкой. Оттеснив хлыща, начал извиняться и благодарить. Дескать, кадр еще неопытный, с символами власти незнаком, просим нас извинить, премного благодарны, что посетили наше заведение, заходите еще.
— Хана пареньку, — сказал Венька, когда они вышли из ресторана.
Кирилл вынул из кармана пластиковую карточку, повертел в пальцах и заметил:
— Вроде бы, и правда фигня на постном масле, а силы в ней. Символ власти — гляди ж ты.
— Привыкаешь? — спросил Венька. — Нравится?
— Нравится, — ответил Кирилл…
И вот настал этот понедельник.
В девять, когда они прикатили в Резиденцию, ничего еще не было известно, но Курепов был спокоен. Предупредил, что уже к десяти надо быть в Белом Доме. Никто ни о чем не знает, никто ни о чем не догадывается, старое правительство собирается провести заседание по поводу дальнейшего углубления и расширения реформ. Куда еще шире углублять-то? И так урылись по самую маковку.
В Резиденции уже были Аксельрод, Хлебников, еще семнадцать уверенных в себе, одетых в светлые, с иголочки, костюмы молодых людей. Чем-то они были неуловимо схожи. Что-то их сближало, сбивало в крепкую дружную стаю. Такую стаю не расчленишь, не перебьешь по одному.