— Ну, ладно, — он встал, высокий и тощий. — Поплетусь. Авось полегчает.
Из душевой в раздевалку, болтая, вышли Блантер с Лазаревым, и Венька, не успевший причесаться, поспешил уйти. Не мог он видеть этого красавчика, этого пидора гнойного, эту суку в мужских портках…
Утренний банкетный зал разительно отличался от вчерашнего вечернего. Он был убран, столики расставлены, как в кафе, шторы раздвинуты, и в окна сквозь тюль било низкое утреннее солнце.
На каждом столике стояли графины с томатным и апельсиновым соками, бутылки с минералкой — пей, не хочу.
На завтрак по выбору были сосиски с тушеной капустой, ростбиф с картофельным пюре и соленым огурчиком, голубцы, мясная запеканка. Можно было заказать сразу всё. Опять же — ешь, не хочу.
Хлебников, севший вместе с Венькой, Аксельродом и Дохлером и явно вчера отравившийся водкой, заказал себе тарелку манной каши. Смотреть, как он, давясь, глотает эту кашу, было совершенно невозможно. Даже невозмутимый Аксельрод, жуя ростбиф, заметил, глядя в сторону:
— Ты бы, Жора, поаккуратнее, что ли, метал-то. А-то заглатываешь, как удав кролика, с писком.
Дохлер, пивший томатный сок, фыркнул и забрызгал бедного Жору.
— Вот гад, — апатично сказал Хлебников. — Всего обхрюкал. Доставай теперь новую рубашку.
— Пусть Ося достаёт, — ответил Дохлер. — Он виноват.
— Чего это я-то? — возразил Аксельрод. — У самих вода в попе не держится, а Ося виноват.
— Вот так, Жора, — заключил Дохлер. — Нечего по столовкам ходить, если вода в попе не держится.
Венька не выдержал и тоже фыркнул. На беду он в этот момент пил апельсиновый сок. И, разумеется, обрызгал Хлебникова.
Жора задумчиво посмотрел на него, сказал: «Ах, так!», — и, шустро черпая ложкой из тарелки, забросал соседей жидкой манной кашей. Она была жирная, эта каша, пропитанная сливочным маслом, сладкая и липкая. Она была в волосах, на щеках, на плечах, на груди, она стекала на брюки. Трудно было представить, что её так много, каша была на скатерти и даже на полу.
За соседними столиками умирали со смеху.
Подскочил Курепов, пролаял: «Прекратить! Всем в душ, Козлы Ивановичи. Дети малые».
Ну уж, дудки. Соседи, похохатывая, ушли, а Венька доел голубцы, допил сок и лишь после этого вышел из зала. На Кирилла, который в компании Лазарева сидел через три столика, он за всё это утро ни разу не взглянул. Человек этот, бывший когда-то его братом, стал ему неинтересен.