– Сядь в машину, Рэмбо! – Голос Теляка звучал бодро, хотя звери прилично потрепали Федора. – Иди сюда, дурак!
Мишка, пятясь, пробрался в «уазик», захлопнул дверь, и мы понеслись немыслимыми зигзагами по ночному лесу. Ледниковые булыжники вставали на нашем пути, оскаленные вепри, заколдованные деревья. Стрелять Теляк ребятам запретил: патронов было немного. Кабаны бежали за «Патриотом» следом, пытались сбить его движение ударами массивных тел по корпусу, подпрыгивали к окнам, как волки.
– Они тут свихнулись совсем? – воскликнул Гарри. – Вы видели когда-нибудь такое? Это последствия радиологического заражения, да? Они поэтому понаставили тут шлагбаумов? Удивительное рядом, но оно запрещено! Ха-ха-ха!
Кроме него, никто не смеялся, да и смех его походил на истерику. Мы выезжали на проселок, надеясь, что ушли от преследования. Я был рад нашему чудесному спасению, но еще одна вещь радовала меня больше прочих. Сегодня, во время боя я вдруг понял, что имел в виду Грауберман, рассказывая о разных видах людей на кладбище в Друе. Несколько минут назад я отчетливо увидел полыхающую ауру вокруг Мишки, Матвея, Федора Николаевича: ту самую «газообразную шерсть», отличающую нас от прочих.
49. Колонна автомобилей представительского класса
– Да… – сказал Гарри, когда мы оторвались от преследования. – Это тебе не двухметровый червяк… Нападение мутантов в Чернобыльской зоне! Можно сделать отличный репортаж. Фотки сделали?
Мы молчали, тупо вглядываясь в предрассветную мглу. Огромные бесхозные поля простирались по краям дороги. Я вдруг вспомнил, что лето идет к концу. Еще немного – и Илья, после которого наступает холод.
По лугам стелились белесые обрывки тумана. Приближение солнца выявляло рыжину травы, ее черствость и спутанность. В синей дымке проступали заброшенные колхозные строения, одиноко стоявшие среди простора высохшие деревья. Отдай землю на волю природы, и она вернет свою первозданную красоту. Мне в окружающем ландшафте не хватало привычной для Беларуси мягкости красок, какой-то печальной живописности. Необъятные поля сливались с небом, прятались за буграми и насыпями, прерывались полосами лесов. Мелькали речки и ручьи, прячущиеся в низких берегах, рябыми пятнами всплывали из тумана болотистые низины, заросшие камышом и аиром, желтели песчаные проплешины.
Мы катились в постоянной близости от какой-то реки, видимо, Брагинки, а может, и Припяти. Дорога отдалялась и прижималась к реке, то скрывавшейся в траве, то разливавшейся судоходным простором. Река продолжала свое преследование, шпионила за нами, но вдруг, передумав, резко забирала вправо, вытянувшись прямым рукавом прямо в луга, к горизонту. Последнее время мне приходилось мыслить камнями – межевыми камнями, из которых наш умудренный эзотерическими штудиями наставник составлял магический узор. Мне эта работа нравилась, в ней проступали тактика, стратегия, вызов времени.