– Тут много чего грязного, Кузь! Много! Завёлся вот на окраине один пи****с! Давай его прищучим теперь? Давай? Рисует, видите ли, б**! Рисует других пи****сов!..
– Разберёмся, – тяжело выдохнул Кузьма. Он не был готов думать об этом сейчас и больше не слушал, хотя Егор не угомонился до самой минуты прощания.
Уже затемно Кузьма вернулся домой, упал под семидесятилетний тополь и просидел долгое время в подобии той усталости, которая падала на него после боя или завершения очередной задачи. Память сегодня упрямо сворачивала обратно в войну, и он не сильно противился, однако чувствовал неловкость за то, что живёт прошлым, тогда как в настоящем столько бед и забот есть у родного посёлка и у собственной семьи. Всё вокруг требовало починки, а он как будто уехал обратно на фронт.
Борька скулил рядом, но Кузьма долго не мог обратить на него внимание. Окна его дома источали обманчиво приветливый свет, слышались звуки жизни: радио, телевизор, льющаяся вода, скрипучий голос Петровича, звон посуды под тонкими осторожными ручками Полины, из окна кухни доносился запах наваристого бульона, который дочь щедро приправила для него. Но Кузьма всё сидел в тени старого дерева, связывавшего его с отцом, дедом, и прадедом, а может, и с другими людьми, которые предшествовали этому лживому времени.
Он поглядел в Борькины глаза и сказал:
– Не хотел я заставлять тебя этого делать, Борян… Не надо было. Но видишь: ты верный, ты сам пошёл за мной. Ты не был, но пошёл с нами.
Борька скулил меньше.
– Лапу тебе вывихнули, ублюдки, да? Потерпи, Боря, потерпи… Завтра поедем к доктору, подлечим тебя. Всё у нас будет хорошо, Борька… И тебе больше не надо с нами. Ты доказал, что ты верный, я знаю теперь. Эти не пойдут за мной, – он махнул в сторону дома и грустно улыбнулся, – а ты пошёл. Ты не был, но пошёл с нами, – задумчиво повторил он.
Борька уложил голову на его ноги. Рукам Кузьмы было привычно работать с оружием, но до сих пор он не свыкся с тем, чтобы гладить пёсью мохнатую спину.
Просидев так некоторое время, Кузьма зашёл в дом. На его одежде была засохшая кровь, о которой он давно забыл. Когда он появился на кухне, Полина встала и молча вышла, только коротко кивнув ему и не ответив на слова, не улыбнувшись. Петрович замялся было, что-то стал бормотать, но потом тоже набрался духу и ушёл, проговорив: «Не выспался что-то, устал…» Закрылись двери, стихли шаги, умолкло радио, умолк телевизор, не лилась вода, не кипел суп – стоял готовый в огромной кастрюле, – во всех окнах быстро погас свет, только кухня оставалась освещённой. Не притронувшись к еде, Кузьма вернулся во двор и продолжил сидеть с Борькой, который не покинул его.