Нет. Домой мне дороги нет. Но вот в другие края – пожалуй. Туда, где мощеные улицы. Я бы накупила там всяких сладостей. А вдруг Фредерик был не прав, говоря, что нельзя забыть? Вдруг, если очень захотеть, можно стереть из памяти корзину с ягодами, сестренку и шахту?
Дверь снова распахнулась. Нанни отыскала ружье. Она улыбнулась мне. Только тогда я заметила, что все еще глажу шкуру на стене, и отдернула руку.
– Многие бы хотели повесить на стену такую шкуру, – сказала Нанни.
Не знаю, что на меня в тот миг нашло. Я не вспоминала об этом с тех пор, как покинула Синюю бухту, но рот словно сам раскрылся, и я спросила:
– А знаешь, что висит на стене у нас дома?
Нанни посмотрела на меня с любопытством.
– Плавник русалки! – выпалила я и почувствовала, как воздух наполняет мои легкие так, что рубашка на груди становится тесной.
Нанни снова улыбнулась, будто я сказала глупость.
– Я хотела сказать, кусок плавника, – поправилась я.
– Кто тебе такое наврал? – спросила Нанни.
Она села на скамейку и принялась осматривать ружье.
– Никто мне не врал, он там висит, и все, – ответила я. – Я сама клеила камушки на рамку.
Она кивнула, продолжая улыбаться.
– Русалка попалась к папе в сети, – объяснила я. – Она была еще маленькая.
Нанни положила ружье на колени, посмотрела на меня и сказала:
– Сири, русалок не бывает.
Я рассмеялась: на этот раз Нанни сморозила глупость, а не я.
– Откуда же тогда плавник, если их нет? Ха-ха! Об этом-то ты не подумала!
– Просто отец решил над тобой подшутить, – сказала Нанни почти с раздражением. – Ты что, не понимаешь?
– А вот и нет! Я сама видела. Он вернулся из плавания и все нам рассказал. Вовсе это был не розыгрыш.
Нанни вздохнула и закатила глаза. Тогда я уперла руки в бока.
– Мне лучше знать, когда мой папа шутит, а когда нет.
– Ну, тогда он просто придурок, – пробормотала она.
– Что?
– Может, он и не хотел шутить, откуда мне знать, – пожала плечами Нанни. – Но я точно знаю: русалок не существует, это тебе не птицы, не рыбы и не волки. Так что, если твой отец, вернувшись из плавания, всерьез рассказывал о том, что видел русалку, то он просто придуривался. Да пойми же это, и нечего нам с тобой ссориться из-за пустяков.
Она продолжила возиться с ружьем. Я смотрела, как она протирала рукавом ствол, как осторожно выдувала снег из затвора. Нет, никогда я не поверю, что мой папа меня обманывал! А вот я себя пыталась только что обмануть: решила, что смогу стать охотником! Но я бы тогда перестала быть самой собой и превратилась в Нанни, которая возится с ружьем, словно с собственным ребенком. А на самом деле нетерпение, с которым она ждет, когда прекратится метель, – не что иное, как гадкая, разъедающая душу жадность.