Осокин приходит к себе. Целую ночь он разбирает вещи, рвет письма, укладывается и пишет записки.
К утру у него все готово. И он, смертельно усталый, не раздеваясь ложится на диван и засыпает.
Часа через три он просыпается и сразу садится. Он все помнит и помнит, что нужно владеть собой и не допускать этой ужасной минуты пробуждения после неожиданной беды, когда бесхарактерный человек спрашивает себя: а может быть, это еще не правда? может быть, этого не было?
— Да, — говорит он, точно продолжая с самим собой разговор, начатый накануне, — нужно уезжать сегодня же. Я застрелюсь, если останусь до завтра. Бедная Лулу, но она все-таки получит брошку с желтыми камнями. Как хорошо, что дома были эти две тысячи франков. Теперь это — целое состояние. И я поеду в Москву. Дальше будет видно. Но, — как странно, что я так мало чувствую. Ночью я боялся лечь спать. Мне казалось, что я с ума сойду, когда проснусь и вспомню все. А сейчас такое ощущение, как будто все так и должно было быть. Одно только — нужно скорее ехать. Проволочка теперь была бы очень мучительна. Уж ехать, так ехать. Очевидно, это — судьба. Да, теперь мне кажется, что я все это предчувствовал и даже знал заранее. Нелли, значит, я больше не увижу. Странно, теперь у меня какое-то сожаление, и кажется, что у нас непременно что-нибудь вышло бы. Слишком приятно нам было встречаться и слишком много у нас всегда было что сказать друг другу. Я смеялся над ней, но в сущности она интересовала меня больше, чем я думал. И, может быть, я был совсем несправедлив на ее счет. Она всегда казалась мне чересчур холодной. Но, возможно, что она сама себя не знает, и ее нужно только разбудить. Ну все равно, теперь это уже древняя история: Нелли, Лулу, весь Париж — все это сейчас уже почти нереально. Точно я видел это во сне. И вот проснулся, и ничего этого больше нет. А зато появляются другие сны. Вот я опять вижу волшебника и помню, как мы говорим с ним. И сейчас это кажется мне совершенно реальным, более реальным, чем то, что было вчера. Ну, довольно философствовать. Нужно решать. Во-первых, хватит у меня храбрости пойти к Лулу или я напишу ей письмо? Нет, я должен пойти. Значит, так: я получил телеграмму. Умирает мой дядя. Я должен немедленно ехать… Да, вот, когда я подумал о Лулу, стало очень скверно на душе. Скорее бы уже очутиться в поезде. Когда я перестану производить такие операции над собой? Кажется, никто, кого я знаю, не перевертывал так всей своей жизни, как я. И странно, опять ощущение, что это уже было. И, когда я думаю о Москве, что-то уже начинает тянуть туда. А вчера, прощаясь с Нелли, я почему-то подумал, что вижу ее в последний раз. Очевидно, в каких-то извилинах души у меня было предчувствие, что я проиграюсь. И я не хотел идти к Бобу Мартенсу. Но в то же время мне хотелось испытать судьбу. Слишком уж гладко шли у меня последние года, так что даже делалось скучно. Ну вот я и испытал! Теперь опять все нужно начинать сначала. И я не знаю даже, с чего начинать. Ну ладно, начну с билета в Москву! Он встает, смотрит кругом. Одевается и уходит.