— Почему?
— Жалко вдруг стало. Не приведи господь никому таких душевных мук.
— Никаких мук. Вам показалось.
— Показалось? Раз показалось, переходим в делу. Без лирики. — Он выпил еще, не чокаясь. — А вдруг ваш муженек заартачится, откажется писать бумагу о снятии претензий?
— Я с ним уже переговорила. Это в его интересах.
— Боится, что они будут прессовать его и в дальнейшем?
— И его, и меня. Вы этот народ лучше меня знаете.
— Да уж знаю. — Муромов поднял рюмку. — Ваше здоровье, — выпил, аккуратно отщипнул виноградинку. — А где гарантия, что они, получив деньги, не станут доить вас постоянно?
— Буду договариваться. Мне важно, чтоб в моем доме, в моей семье был мир и покой.
— Понимаю. Прекрасно понимаю. Но в этом мире все так нестабильно и ненадежно. Верить, Антонина Григорьевна, нельзя никому.
— Но я же вам верю?
— Это исключительный случай, — засмеялся капитан и принялся за мясо. — Такой уж человек вам попался. И в такой день. — Он пожевал, внимательно посмотрел на собеседницу. — С завещанием все тип-топ?
— Была с юристом у нотариуса, обо всем договорились. На днях оформлю.
— И все-таки я вас не до конца понимаю. Зачем вам это? Вот честно, по-дружески. Ну расколитесь перед бедным ментом!
— Расколюсь. Но только между нами.
— Железобетонно!
— Тоже для семейного спокойствия.
— Это как? Он же в любой момент может швыркнуть к этой девахе, и вам придется делить все добро.
— Во-первых, не швыркнет. А во-вторых, если решится на такое, ему ничего не достанется.
— Любопытно. Вы внесли такой пункт в завещание?
— Юрист подсказал. Если наш союз распадается, он вообще ничего не получает. Каким пришел, таким и уйдет.
— Но, как я понимаю, у них любовь. Плевать ему на ваше богатство.
— Любовь — это как молоко. Утром свежее, вечером кисляк.
Павел Антонович какое-то время с изумлением смотрел на Антонину, затем громко расхохотался.
— Ай, умница! Ай, молодца! — зааплодировал. — В который раз пытаюсь понять женщин, и все равно ни черта не получается. — Вдруг умолк, серьезно спросил: — То есть вы его закабаляете?
— Можно сказать и так.
— А если вы все-таки просчитаетесь? Вдруг он не присядет на вашу приманку?
— Товарищ капитан, — с укоризной сказала Антонина. — Он уже на ней сидит. Хлопчик уже привык мягко спать, жирно жрать.
Полицейский снова расхохотался, поднял рюмку.
— Ваше здоровье, уважаемая, — выпил, сочувственно мотнул головой. — А вот кого по-настоящему жаль, так это девчонку. Вляпалась дурочка. И ради чего я старался с ее паспортом? Хотя добрые дела и мне когда-нибудь зачтутся.
— Например, жена вернется?