Антонина покачала головой, зло ухмыльнулась:
— Не-ет… Насчет денег еще могу подумать, а вот с Артуром — обломится.
— Мама родная! Нужен он тебе, утюг деревянный. Пусть себе лежит в больнице, пока не найдется очередная дура.
— Нужен. — Антонина в упор посмотрела на соседку: — Если выпустят, с завтрашнего дня он будет жить у меня.
— Совсем клюкнулась?
— Пусть дома выздоравливает.
Нинка помолчала, осмысливая услышанное.
— Ничего не понимаю. Ну помер благоверный. Ну свалила с себя мешок. Чего опять в дырку лезешь? Живи, радуйся, наслаждайся. Ты вон какая. Не до конца потоптанная, мужичок обязательно какой-нибудь подвалит. А нет, смотаемся в Египет или к другим арабам, там этого добра хоть лопатой!
— Нет, Нина, — улыбнулась Антонина. — Ни Египет, ни арабы — никто не нужен. Артурчик оклемается, опять возьмется за хозяйство, а там, глядишь, и поженимся.
— Чего-о?
— Поженимся. Мы уже договорились.
— Савостина, ты соображаешь, чего лепишь? Он же молодой. Месяц-второй попрыгает с тобой, а потом другую захочет. Свеженькую. Это же мужики, Савостина. Им верить ни на сто грамм нельзя. Соскочит, и чего делать будешь? Выть да ныть?
Антонина встала, покрутилась.
— Глянь на меня.
— Ну и чего? — удивленно спросила Нинка.
— Я живая. Понимаешь, живая. За столько-то лет! Мне орать, петь, плясать охота.
Нинка какое-то время очумело смотрела на нее, потом согнулась к коленям, закрыла лицо ладонями, стала смеяться мелко, с тихим завыванием. Успокоилась, подняла лицо, вытерла щеки.
— А от меня чего хочешь, Савостина? Мишка помер. Экспертиза показала, что ты не при делах! Придурка твоего из больницы рано или поздно выпустят. Счастье на все триста шестьдесят! Чего тебе еще нужно, дура?
— Нет, ничего, — с тихой улыбкой произнесла Антонина, поднялась, послала соседке воздушный поцелуй. — Салют! — и покинула магазин.
Нинка посмотрела вслед ее машине, повертела пальцем у виска и громко запела:
— «А где ж мне взять такую пе-е-есню-у-у и о любви поговори-и-ить…»
Привезла Антонина Артура домой к вечеру. Машина «неотложки» въехала во двор, два молодых санитара помогли Гордееву спуститься на землю, сама Антонина забежала спереди, взяла его под руку, сунула на ходу одному из санитаров свернутую трубочкой купюру, направилась с сильно прихрамывающим больным в дом.
Поднялись по ступенькам, вошли на веранду. Антонина прижалась к груди Артура, прошептала:
— Гляди, это теперь все твое.
— Что? — не понял тот.
— Все… Усадьба, двор, все во дворе, кафе… Твое!
— Наше, — поправил ее Артур.
Она приложила ладонь к его губам:
— Молчи. Не возражай. Теперь мы вдвоем, и нам никто не будет мешать. — Антонина развернула его, показала на накрытый празднично стол. — Видал?