Начнется новая жизнь! Вот чего он хотел. Вот чего он ждал. Да что там, она уже началась. Так или иначе, он пощадил прелестную девушку. Больше никогда не собьет он с пути невинную душу. Он станет хорошим!
Вспомнив о Хэтти Мертон, Дориан задался вопросом, изменился ли уже портрет в запертой комнате. Несомненно, теперь он не так ужасен, как раньше. Наверное, если его жизнь станет чище, то с лица двойника сойдут все следы порочных страстей. Наверное, они уже исчезли. Надо пойти и посмотреть!
Дориан взял лампу со стола и прокрался наверх. Пока он отпирал дверь, его до странности моложавое лицо осветила улыбка и замерла на губах. Да, он станет хорошим, и чудовищная картина, которую ему приходится прятать от всех, не будет больше держать его в страхе. Этот груз уже почти упал с его плеч.
Он тихо вошел, запер за собой дверь, как делал всегда, стянул с портрета лиловое покрывало… И вскрикнул от боли и негодования. Ничего не изменилось — кроме глаз, в которых появилась хитреца, и ханжеской складки вокруг губ, выдающей лицемера. Портрет оставался все так же отвратителен — даже еще более, чем раньше, если только это возможно, — и алые брызги на руке стали ярче, словно свежепролитая кровь. Дориан задрожал. Неужели на единственный хороший поступок его толкнуло банальное самолюбование? Или, как насмешливо заметил лорд Генри, тяга к новым ощущениям? Или же стремление изобразить из себя того, чьи поступки куда лучше твоих? Или все вместе взятое? И почему кровавых пятен стало больше? Они расползались по морщинистым пальцам, словно страшная зараза. Кровь проступила и на ногах двойника, словно пятна сочились… Кровь появилась и на другой руке, не державшей ножа.
Сознаться? Значит ли это, что ему нужно сознаться в убийстве? Прийти с повинной и обречь себя на смерть? Дориан расхохотался. Чудовищная идея. Впрочем, даже если он сознается, кто ему поверит? От убитого не осталось и следа, его вещи уничтожены. Он сам сжег их в камине. Все просто решат, что он сошел с ума. Если он будет настаивать, его упекут в сумасшедший дом… И все же долг велит сознаться, пережить прилюдный позор и прилюдное же наказание. Есть Бог, который велит людям каяться в грехах и перед землей, и перед небом. Что бы он ни делал, ему не очиститься, пока он не сознается в преступлении. В каком таком преступлении? Дориан пожал плечами. Смерть Бэзила Холлуорда мало его заботила. Он подумал о Хэтти Мертон. Да ведь зеркало его души лжет! Самолюбование? Любопытство? Лицемерие? Неужели только они и стоят за его самоотречением? Должно же быть и еще что-нибудь! По крайней мере, так он считал. Хотя кто знает?.. Нет. Ничего другого и не было. Девушку он бросил в порыве самолюбования. Маску добродетели нацепил из лицемерия. Самоотречением занялся от чистого любопытства. Теперь он это понял.