- Все это я уже знаю, мне рассказали отец и другие… люди. Что ты собираешься делать дальше?
Наверное, я все же очень сильно устал. Раньше я никогда не испытывал раздражения, если рядом была она.
- Ну, если тебя это не интересует…
- Меня все это, конечно, очень интересует, - неожиданно ласково сказала она. - Но пора подумать о нас. Наше будущее. Я хочу ясности. Ты должен высказаться определеннее. Это теперь главное… Собираешься ли ты оставить университет и поступить в фирму? Мы же договорились, но ты опять обманул меня.
- Энн, я не обманывал тебя, дорогая, пойми меня правильно. Я не могу бросить работу на полдороге. Это будет зря потраченное время, и только. Мне нужно окончить исследование, возможно, придется снова слетать в Бразилию.
Я осекся. После долгой разлуки нельзя говорить о новом расставании. Да и не собирался я в Бразилию! Просто это торчало у меня в подсознании и лезло на язык.
- Вот как… - губы Энн сжались в тонкую черточку. - И надолго?
- Не знаю. Месяца на два, на три.
- Значит, на четыре, на пять, на шесть… Теперь я знаю, что твои сроки надо удваивать.
Она замолчала и отвернулась к темному стеклу. Происходило непоправимое, и ничего нельзя было сделать.
- Ну, наконец, - сказала она и повернулась ко мне, - а если я тебя очень попрошу, попрошу так, как я умею просить… ради меня оставить немедленно университет и никогда, понимаешь, никогда не уезжать в Южную Америку, ты сделаешь это? Для меня, понимаешь, для меня, я тебе за это всей жизнью своей заплачу, понимаешь?
У меня пересохло в горле.
- Энн, что с тобой, детка? Энн, успокойся! Она яростно замотала головой, золотые волосы пролились сверкающим водопадом.
- Только «да» или «нет»! И сразу же! - крикнула она.
- Когда это нужно сделать? - спросил я, глотая сухую пустоту.
Она подняла на меня полные слез глаза. Только теперь я видел боль, которую причинял ей.
- Завтра.
Как мне хотелось сказать ей «да»! Но это значило растянуть эту боль и обиду на всю жизнь, на те тысячи ночей и дней, которые мы проведем вместе. Это значило положить эту боль в нашу постель и оставить ее нашим детям, это значило…
- Нет, - сказал я.
Мне показалось, что сейчас она меня ударит.
- Пойдем, - она встала и пошла к выходу. Я последовал за ней. - Я поеду одна.
«Откуда эта проклятая машина? - подумал я тогда. - У сэра Генри только потрепанный «ройс»…
Стремительные, как космические ракеты, красные оперения тормозных огней долго еще мерещились мне в густой синеве вечера.
…Я увидел уносящиеся в вечер огни машины, когда взял в руки чашечку с мутным агар-агаром и посмотрел на свет. Единственная чашечка, которая не обманула меня. Чашечка за номером 7-IIа.