Миллион с Канатной (Лобусова) - страница 108

Только теперь, после пережитого ужаса, до него стало доходить, что квартиры на Канатной больше не существует. Взрыв разворотил стены, мебель, превратил прежде уютное помещение в нагромождение каких-то невероятных куч. Ему стало страшно. А ведь они еще не осознали полностью, что произошло!

— Нужно немедленно уходить, — приказал Ракитин, — здесь опасно оставаться. Они это повторят!

— Куда идти? — Таня готова была кричать.

— Домой нельзя ни к тебе, ни к нему, — как бы размышляя, произнес он. — Насколько я понимаю, и твою, и его квартиры подорвут сегодня же ночью. Похоже, лже-Японец объявил вам серьезную войну.

Тучу била дрожь. Растеряв все свое жизнерадостное добродушие, он вдруг стал старым и жалким. И, глядя на него, Тане захотелось плакать.

— Я вас обоих отведу к Циле, там безопасно, — решительно произнес Сергей. — Она и ее муж присмотрят за вами, если что. Тем более, Циля давно хотела с тобой повидаться. Теперь есть повод, — его горькую ухмылку при желании можно было посчитать улыбкой.

— Я не пойду! — Туча широко распахнул глаза. — Я кто за Одессу? Или как?

— Не ходи, — безразлично пожал плечами Ракитин. — И не думай дальше! Скоро присоединишься к ним.

В конце концов Туча согласился. Было решено заехать домой к Тане за вещами и деньгами — на этом она настояла, поскольку не готова была бежать просто так, пусть даже к лучшей подруге.

Когда пролетка остановилась возле ее дома, Таня увидела толпу.

— Флигель горит! — крикнул кто-то из жильцов. — Гранату швырнули! Говорят, там жил кто-то из серьезных воров!

Таня бегом бросилась во двор. Черный дым валил из обугленных окон ее квартиры. От флигеля, где она жила, оставался только почерневший остов — обгоревшая каменная коробка, пустые стены...

— А я говорил тебе... — начал было Ракитин, но, разглядев отчаяние в глазах Тани, замолчал и просто махнул рукой.

Туча из пролетки даже не выходил. И когда Таня забралась назад, они медленно двинулись к Циле.

Несмотря на зиму, пруд, по-местному ставок, не замерз. И камыш шевелил ветер так, что казалось — здесь, в тишине, происходит важный, непрерывный разговор. Может быть, самый важный на свете.

Таня спустилась к самой воде, присела на глинистую насыпь. В теплое время от воды несло гнилью — Слободка издавна славилась вонью таких вот ставков. Но зимой этого не чувствовалось. И, присев возле ставка на край насыпи, Таня думала о том, что здесь даже красиво. И очень тихо. Никто не мешает думать.