— Почему это? — вскинулась Таня.
— Да потому! Ты не из наших. Всегда была чужая. И дел у тебя нет. Позорно ты освисталась с тем сейфом. Не имеешь права голоса. Не твой это мир.
— Мой, — продолжала Таня с упорством отчаяния, — всегда был моим.
— Больше не будет. И вот мое слово. Ты больше не будешь Алмазной. Работать тебе крест. Живи как хочешь. Воровать начнешь — на ножи поставим. Из уважения только живой отсюда выйдешь. Дверь закрыта для тебя. Уходи. Все слышали мои слово?
Таня молчала. Ей было больше нечего сказать. Вот так запросто воры выгнали ее из своего мира, показав, что она никогда не принадлежала им. Таня вдруг поняла, что это правда. Ее жизнь осталась там, с Японцем. Именно в той жизни было ее прошлое. А прошлое нельзя вернуть — никогда.
— Уходи, — повторил Цыган. И, встав из-за стола, Таня в последний раз посмотрела на осколки бывшего благородного бандитского мира, где теперь пышным цветом произрастали одни вечнозеленые сорняки. Бурьян.
Туча вез в своей машине Таню до ее дома на Запорожской и пытался утешить.
— Взятку он им дал, лапу подмазал, этот лже-Японец, — резюмировал Туча, — Цыгану — так точно. Уж больно старик деньги любит. За то, шоб тебя кишнули, и заплатил. Доложили, шо против него копаешь. Но ничё, кто он такой, я выясню. Просто так с рук это ему не пройдет. Ты в голову не бери!
Но Таня брала в голову все, в том числе и бесхитростные слова Тучи. Он пытался ее утешить, не понимая, что и утешение может жечь больнее всего.
Ранние лучи холодного зимнего солнца посеребрили свинцовую гладь моря. Над кромкой спокойной воды стлался туман. Море было теплее воздуха, и оттого казалось, что оно дышит. Если бы не ледяной воздух, от красоты этого зрелища было бы не оторвать глаз.
Но некому было любоваться морским простором. Все пространство возле дровяных складов в порту было пустым. Накануне разгрузку закончили поздно, около 3-х часов ночи. Разгружали последнюю, забитую дровами барку, которую белые не успели забрать при эвакуации. И дощатые амбары портовых складов теперь были заполнены под завязку. Разгружены они были быстро — красным удалось собрать огромное количество людей для работы, которая прежде считалась делом одних босяков.
И правда — грузчики, работающие в порту, были самой малоуважаемой кастой. Сплошь и рядом ничтожества, опустившиеся, вечно пьяные, вороватые и неаккуратные, с ними не считались прежде всего те, кто их нанимал. Ниже в социальном рейтинге находились только отребья с Привоза, с окрестных привозных свалок. Но некоторые считали, что, в принципе, это была одна и та же шваль. И были правы. Потому что вся эта масса все время перемещалась — туда-сюда.