Я мазнул взглядом по ее потрясающим ногам, которые в этой позе предстали практически полностью во всей своей первозданной красоте, ведь и так короткий халатик сейчас задрался неприлично высоко, нарушая «облико морале» любой порядочной девушки. Перевел взгляд выше, на величественную и шикарную грудь, которую шелковый халатик еле-еле прикрывал, практически проиграв битву за приличия калибру четвертого размера. Казалось, еще одно легкое усилие, и вся эта красота вырвется наружу, заставив капитулировать своего врага, чью роль примерил на себя несчастный халат, и явит себя миру во всей красе. Я выдохнул, прогоняя эротические мысли, и спросил одновременно и злым, и расстроенным голосом:
– Это обязательно? Приговаривать к смерти ребенка?
Ольга также вздохнула, посмотрела печально, но твердым голосом ответила:
– К сожалению, да. Она одаренная и очень талантливая, через год будет готова сдать на «гамму» и, скорее всего, со временем достигнет ранга «альфа». А это бомба замедленного действия. Если она затаит обиду, то, когда вырастет, может ударить в спину.
– Но ведь может и не затаить? – сказал я. – Есть же психологи, которые могут направить её мысли в нужную сторону. Ей же всего тринадцать лет. Еще можно слепить из неё что-то нужное и без мыслей о мести.
– Пожалуйста, не думай, – сказала печально Ольга, покачав головой. – Не думай, что мне доставляет удовольствие принимать такие решения. Я не простой человек, которому позволено прощать предательство лучшей подруги или, если обида серьезная, просто перестать общаться с ней и ее семьей. Я княгиня, глава и повелительница огромного клана, высшая инстанция для всех его членов. Если я начну миндальничать и проявлять сострадание к его врагам – а предать клан может только враг, – если я начну проявлять обычную человеческую сентиментальность – на этот клан очень скоро ополчатся все его враги, и тайные, и явные. В клане также могут начаться брожения, которые могут привести к ослабляющей нас своеобразной внутриклановой войне. И все это только из-за того, что я кому-то могу показаться слабой и не умеющей вести дела жестко. И некоторые начнут потихоньку наглеть и садиться на шею.
Ольга замолчала, давая мне возможность переварить сказанное. Но я не хотел переваривать, я просто хотел спасти чужого, ни разу не виденного мной ребенка.
– Разве правительница не может быть одновременно милосердной и жестокой в меру? – спросил я.
Ольга грустно улыбнулась, кивнула, подтверждая сказанное мной.
– Может! Может, особенно если у нее есть наработанный авторитет. Если она простояла во главе пару десятков лет. Моя мать, например, могла бы позволить себе принять абсолютно любое решение. Даже не казнить главную фигурантку, а просто изгнать из клана или прописать ей плетей прилюдно и этим ограничиться. И тогда все вокруг говорили бы о её ангельском милосердии, но точно не о слабости.