Усевшись, он говорит:
— Очень рад увидеться с вами.
Устраивается на стуле, одергивает пиджак.
— Я, разумеется, вас знаю. Имею в виду, знал еще до того, как мы встретились с Антоном. Моя жена читала все ваши книги.
Он еле заметно вздрагивает, произнеся слово «жена», и Ева, чтобы не длить его замешательство, быстро произносит:
— Приятно слышать. А сами вы их читали? Мужчинам это не запрещено.
Карл внимательно смотрит на Еву, коротко смеется.
— Правда? Жалко, не знал раньше. Когда я читал «Под давлением», маскировал его свежим номером «Плейбоя». Чтобы никто не увидел.
Теперь смеется Ева. Она замечает, как с другого края стола за ней наблюдает Дженнифер, неизменно чуткая к переменам в настроении матери.
— Так знайте же, что теперь вы можете перечитывать его, не скрываясь.
В перерыве между закусками и горячим Ева узнает, что Карл Фридландер родился и жил в Уайтчепеле в семье выходцев из Германии (нет нужды говорить о его еврейском происхождении). В 1956-м поступил на службу в торговый флот, где провел тридцать лет, а затем создал собственную компанию по торговле судами. Когда два года назад его предприятие выкупила компания Антона, он хотел уйти на пенсию, но Антон всеми правдами и неправдами убедил Карла остаться. Обожает Вагнера, хотя знает, что, наверное, не стоило бы. Его внучку зовут Холли, и она самое лучшее, самое ценное в его жизни. А еще Карл совершенно, невыносимо одинок.
Последнее, разумеется, заметно лишь тому, кто понимает, что такое — прийти к финишному отрезку жизни (как ни печально, но факт есть факт) и внезапно обнаружить собственное одиночество. Ева знает: неожиданность подобного открытия смешна. В одиночестве мы приходим в этот мир, одинокими и покидаем его. Но брак — во всяком случае, счастливый брак — призван скрыть от нас эту основополагающую истину. Брак Евы и Джима был счастливым: сейчас, спустя десять лет после его бесславного окончания, она ясно видит это. На протяжении нескольких месяцев после ухода Джима Ева переживала то, что теперь неохотно описывает как нервный срыв, хотя определение кажется ей неточным. Скорее это было раздвоение сознания: она будто заблудилась в жизни и не могла найти путь назад. На ум приходил Данте с его «утраченной дорогой жизни». Ева не могла работать (ее издатель был вынужден напечатать книгу о женщинах-писателях без единого интервью); просто не могла существовать. Для того чтобы вывести Еву из такого состояния, понадобились общие усилия Антона, Теа и дорогостоящего психотерапевта. Вместе они заставили ее вспомнить, что есть дела, которые без нее останутся несделанными, и проблемы, ждущие ее решений. Помогло также и категорическое нежелание Евы оставлять детей одних; не говоря уже о том, что ей не хотелось демонстрировать Джиму свою неспособность прожить без него.