Три версии нас (Барнетт) - страница 55

В глазах у Евы темно. Она ни с кем не разговаривает, отказывается от третьего стаканчика жидкого кофе, предложенного добросердечной разносчицей сладостей, которая проходит мимо со своей тележкой. Ева держит Дэвида за руку, напрочь позабыв о Джиме. Не вспоминает их разговор, не помнит вообще ничего — в памяти только Сара, покрасневшее лицо дочери и то, как она плакала, исчезая за дверями реанимационного отделения на руках у чужого человека.

В три часа ночи из реанимации выходит сестра.

— Сара в порядке, — сообщает она, — у нее ушная инфекция, это неприятно, но волноваться не о чем. Доктор дал ей успокоительное. Девочку можно забрать домой.

Не сговариваясь, все садятся в такси и едут к Рей-чел и Симеону. Ева кладет дочь рядом с собой. Сара дышит медленно и ровно, волосы прилипли к вспотевшему лбу.

Дэвид быстро засыпает, и Ева прислушивается к тихому дыханию мужа и дочери. Только сейчас, посреди ночи, она позволяет себе подумать о Джиме Тейлоре и головокружительном ощущении связи с ним — таком странном и неожиданном. Это его лицо видит Ева, прежде чем погружается в долгожданный сон, глубокий и безмятежный.

Джим не собирался быть на спектакле. У него имелись другие планы на вечер — в церкви на Вашингтон-сквер выступала труппа Джексона. Ричард и Хан-на тоже собирались пойти вместе с компанией из Музея современного искусства; а потом намечалась вечеринка в квартире какого-то художника в Гринвич-Виллидж. Артисты, писатели, темноглазые девушки покачиваются под музыку, а на кухне кто-нибудь раздает амфетамины из бумажного пакета.

Но с того момента, как Джим появился в Нью-Йорке, эти афиши преследовали его, они висели везде — в метро, на газетных киосках, на кирпичных стенах домов и уличных фонарях. Жирным черным шрифтом на них было написано:

Он старательно игнорировал афиши, притворяясь, что ни одно из имен ему незнакомо. И внезапно для себя в день премьеры, выйдя из галереи, где он руководил развешиванием картин для выставки Ричарда, Джим направляется в театр и спрашивает в кассе, остались ли билеты на «Богему».

— Последний, сэр, — сообщает ему кассир. — Берете?

Джим сидит в последнем ряду бельэтажа. Отсюда невозможно разглядеть партер, и это его огорчает — он уверен, что Ева здесь, и надеется ее увидеть. Декорации, реалистично-грубые — соломенный тюфяк, раковина, унитаз — с такого расстояния кажутся игрушечными.

Он читал отзывы об этой постановке — свободном прочтении «Богемы», действие которой происходит в послевоенном Сохо, среди торговцев наркотиками и проституток. В Лондоне спектакль получил восторженный прием и оставался в репертуаре Королевского театра еще два сезона. Но Джим не ожидал, что увиденное подействует на него настолько сильно — даже с большого расстояния. Кац — или Кертис, как он теперь себя называет, — в роли поэта Родольфо (здесь его зовут Ральф) совершенно преображается: трясущийся от озноба, исхудавший, он держит на руках свою Мими (тут — Мэри, роль которой исполняет Джульет Фрэнкс, актриса необыкновенной, чувственной красоты). Кац настолько хорош, что Джим даже забывает о своей ненависти к этому человеку.