— Остановись.
Я и сам чего-то испугался.
— Выпей. (Он послушно, как дитя малое, последовал моему совету.) Будем рассуждать логически.
— Не выйдет! У него другая логика, не наша.
— У кого?
— У того, кто из-под земли.
Черт! Как-то внезапно он напился.
— «Логически»! — фыркнул сценарист; нет, не с коньяка он пьян — со страху; беспокойные бесцветные глазки вновь вознеслись «горе». — Не могу! У меня сын погиб, а не у тебя! — оскалился прямо-таки вампирской улыбочкой — и почудилось: он знает, знает про меня и Ваню. Но час полной откровенности между нами еще не пробил.
— Удивляюсь, — продолжал Самсон, — просто удивляюсь, как спустя годы ты опять вошел в нашу семью.
— Меня Танюша попросила: отыскать сестру с племянником. Ты что-то имеешь против?
Он расслабленно пожал плечами.
— Давай-ка, Самсон, к делу. Опиши вечер той субботы, не упуская подробностей.
Злосчастный дом возводился почти три года, переживая периоды подъема и спада; менялись рабочие; шестого июня в семь часов Виктория наконец рассчиталась с последними (два молдаванина, сразу отбывшие в аэропорт с билетами на руках). Вслед за ними уехала в Москву и она — на электричке, машину узурпировал капризный сценарист.
Мать уговаривала сына (и Самсон, понятно, угрожал и подзуживал) отправиться вместе с нею. Однако тот уперся: «Дайте спокойно дослушать „Вечерню“ Монтеверди!» — и ушел на станцию к московской электричке на 10.05.
— А потом и ты к своей подруге полетел?
Прозвучало грубо, я извинился. Он сказал:
— Я ее любил.
— Каминскую?
— Жену. Но с Викой трудно, сложно… — Самсон усмехнулся. — Вот я и наше мирок, «где оскорбленному есть чувству уголок».
— Чем же Вика тебя оскорбила?
— Цитата! — взвизгнул он злобно. — Подходящая почти к любой семейной ситуации. Сам небось не святой…
— Вика изменяла тебе?
— Может быть. — Он сбавил тон. — У нас давно сложились отношения свободные, в сексуальной сфере. Вульгарной ревности места не было.
— Творческий, значит, союз?
— Не только. Оставались совместно прожитые годы, взаимная симпатия, наконец, сын — разве это мало?
Чем глаже и проникновеннее вещал он, тем больше сомневался я в этой самой «взаимной симпатии». Заимствованные словечки, мертвые, а вот цитатка из «Горе от ума» вырвалась нечаянно и живо, отражая «мильон терзаний».
— Во сколько ты уехал от Каминской?
— Рано утром.
— А точнее?
— Точнее… не помню. Она еще спала.
— А тебе не спалось?
— Да, нервничал. Ответственный день, как я полагал — встреча с продюсером.
— Ты сразу поехал в Молчановку?
— Сюда не заезжал, — отрезал Самсон. — Я был в Москве инкогнито. И ведь не догадался заглянуть в компьютер!