Рут занималась нашими ногтями и кормила нас чипсами, засовывая их нам в рот, чтобы мы не смазали лак. Она стригла меня множество раз, но ногти я никогда раньше не красила. Это был первый в моей жизни девчачий опыт.
Нежно сжимая мою ладошку своей, Рут аккуратно покрывала красной эмалью каждый из моих круглых детских ноготков.
Когда она дошла до большого пальца, я вспомнила о мальчике, которому совсем-совсем близко от нас отрезают лишний палец.
Рут подула мне на руки, подсушивая лак.
– Сама тоже подуй, – сказала она, – чтобы быстрее сохло, и ничего не трогай.
Она крутанулась на стуле и взяла руку моей мамы.
– Каким цветом, Рита?
– Самым броским, какой у тебя есть.
Мои растопыренные пятерни казались мне волшебно прекрасными. Подняв их к лицу, я любовалась собой в зеркале.
– Что за мир, – сказала мама. – Жить тошно.
Через пробитое пулями оконное стекло мы могли наблюдать за сторожившими больницу солдатами в масках. Они усиленно отряхивались. Джипы подняли маленькую пыльную бурю. Я попробовала вообразить, что происходит за больничной дверью, и мне привиделась Мария с разрезанным на две половинки лицом, лежащая на белой простыне под ослепительным светом в окружении докторов.
У меня за спиной опять раздался мамин голос:
– Иногда я подумываю о том, чтобы тоже посадить опиумный мак. Все кругом разводят, а я чем хуже? Раз все равно помирать, так уж лучше богатой.
– Ой, Рита!
Речь у Рут была неспешная, певучая, поэтому, когда она произносила: «Рита», у нее получалось: «Ри-и-и-та-а-а». Меня переполняло счастье оттого, что кто-то так ласково говорит с моей мамой. Одним своим голосом Рут могла лечить и успокаивать.
– А ты что думаешь? – спросила мама.
Стоявший в салоне красоты гомон стих. Нам всем хотелось услышать ответ. Рут слыла самой умной и самой доброй женщиной в наших краях. К тому же она была иудейкой. Своих детей со свалки госпожа Зильберштейн воспитывала в иудейской вере.
– Представь, каково мне, – сказала Рут. – Я открыла этот салон пятнадцать лет назад, и как я его назвала? Я назвала его «Греза». А почему? Потому что у меня была мечта – сделать что-то хорошее. Я мечтала превращать вас в красавиц и купаться в дивных ароматах.
Поскольку жизнь Рут началась среди гнилья, у нее в подсознании всегда сидел запах прокисших апельсинов.
– А чем я вместо этого занимаюсь? – спросила Рут.
Все молчали, опустив глаза на свои накрашенные ногти.
– Чем я занимаюсь?
Никто не разомкнул рта.
– Маленьких девочек я должна превращать в мальчиков, девочек постарше – в дурнушек, а хорошеньких девушек вообще уродовать. У меня не салон красоты, а салон дурноты, – заключила Рут.