Только его одного.
Он ведет – мягко, нежно, тепло, – а я следую. Гранатовый лабрет царапает мой подбородок, и это контрастное ощущение очень сексуально.
Руки Джеба управляют мной, подсказывая, как лучше запрокинуть голову. Он словно дразнится. Я провожу языком по его зубам и нахожу знакомый неровный резец – а потом наши языки сплетаются.
Может быть, я тяжело дышу. Может быть, даже пускаю слюни. Может быть, мне не сравниться с другими девушками, с которыми целовался Джеб. Впрочем, не важно. Эта минута – самое волшебное из всего, что было во время нашего путешествия.
Его поцелуи слабеют, он просто касается губами моих шеи и лица – мучительно нежно.
– Эл, – шепчет Джеб. – Ты такая сладкая… как жимолость.
– Не надо, – пьяно бормочу я.
Он отстраняется. Взгляд у него тяжелеет.
– Ты хочешь, чтобы я перестал?
– Нет.
Я засыпала, молясь, чтобы ты посмотрел на меня вот так. Чтобы вот так прикоснулся ко мне…
– Пожалей мое сердце, Джеб.
Тени бабочек скользят в зеркальном потолке, отвлекая меня от его гневно наморщенного лба.
– Да я раньше вырву свое, чем причиню тебе боль.
И я ему верю. Поднявшись на цыпочки, я цепляюсь за собранные в хвост волосы Джеба и целую его первая. Он отвечает рычанием, от которого вдоль моей спины бегут мурашки, и впивается пальцами мне в бедра. Руками в перчатках я глажу грудь Джеба, ища шрамы, потом спускаюсь ниже, к поясу, хватаюсь за металлические цепочки так, что звенья впиваются в пальцы, и пячусь к стене. Холод зеркала обжигает мои лопатки, но от соприкосновения наших тел, идеально подходящих друг другу, в крови вспыхивает тысяча огней…
Мы оба так увлечены, что никто не слышит шагов, и только чье-то рычание заставляет нас прерваться. Мы оборачиваемся и видим Морфея. В его черных глазах плещется ярость.
Джеб вытаскивает пальцы из колец у меня на поясе, но не убирает руку с талии. Я щупаю губы, вспухшие и ненасытные. Им хочется еще.
– Какая милая сцена. – Голос Морфея уже не журчит. Он напоминает царапанье ржавого гвоздя по стеклу.
Морфей стаскивает перчатки и бьет ими по ладони; крылья волочатся за ним, как плащ.
– Верни Алиссе помаду. Мы не успеем подкрасить ее заново перед ужином.
Джеб вытирает рот. Я облизываю губы и чувствую смутный упрек совести.
В голове у меня тихонько звучит колыбельная Морфея, грустная и чуть слышная. Слова изменились – видимо, чтобы соответствовать его настроению:
Алая розочка, нежный цветок,
Многих твой запах дивный привлек.
Мучай, играй и дразни, не робей,
Но сердце парню, гляди, не разбей.
Колыбельная завершается пронзительной нотой, от которой я вздрагиваю.