Я замираю и тихо спрашиваю:
– Чешик?..
Сомневаюсь, что задачка настолько проста.
«Этого изменника ты здесь не найдешь. Но я могу оказаться гораздо полезнее…»
Голос исходит от одной из роз. Ее прозрачные лепестки слегка окрашены алым. Она похожа на витраж. Я наклоняюсь и заглядываю в серединку цветка, ожидая увидеть твердую гладкую поверхность. Но вместо этого мои пальцы нащупывают мягкий бархатистый пушок, который покрывает лепестки. Он светится и напоминает какое-то диковинное оптоволокно.
Словно отвечая на мое прикосновение, свет делается ярче и вдруг принимает форму лица – пугающе реалистичную, вроде тех камей из белого дыма, которые выдувал Морфея, куря кальян.
– Наконец он нашел тебя, обладательницу моей шпильки, – шепчет лицо и хмурится. – Я думала, у тебя будут рыжие волосы… впрочем, не важно. Цвет мы можем поменять. Ты будешь красавицей…
Я машинально касаюсь рубиновой шпильки, и слова застывают у меня на языке. Татуированные глаза женщины похожи на мои, и я смутно узнаю ее, но не могу припомнить, кто она такая. Прежде чем я успеваю отойти от цветка, свет отделяется от него, волной устремляется ко мне и проникает в пальцы. Словно миллион пузырьков проносится по моим венам; они начинают светиться под кожей на тыльной стороне рук и кажутся зелеными. На каждом изгибе они выпускают листья и становятся больше похожи на ветви, чем на кровеносные сосуды.
А потом, так же внезапно, они обретают прежний цвет, как будто ничего не произошло.
Возможно, мне померещилось. Впрочем, ощущение инородного присутствия было вполне реальным. На минуту кто-то проник в мое тело.
Роза трескается и вянет у меня в руках. Как только она умирает, тысячи окружающих цветов принимаются дрожать на своих паутинных шпалерах. И все одновременно что-то шепчут.
От шума раскалывается голова. Я затыкаю уши. Бормотание превращается в жуткий визг, как будто кто-то взял смычок для виолончели и провел им по школьной доске – туда-сюда, несколько раз – и этот звук рвется из динамиков, которые включены у меня в мозгу на полную мощность. Я с криком падаю на колени.
– Клетка твоя, – сквозь хаос пробивается певучий женский голос.
Когда она проходит мимо, ее шуршащие юбки касаются моего рукава.
Длинные бледные пальцы тянут за паутину, которая окружает расколотую розу, перебирая тонкие нити с ловкостью арфиста.
Прочие цветы, всё еще дрожа и бормоча, постепенно затихают. Крики превращаются в чуть слышный шепот.
Я смотрю женщине в лицо и вижу глаза, синие как небо, и губы цвета ноябрьских сумерек. Кожа у нее прозрачная, и она вся как будто нарисована на кальке – блестящая, тонкая, с волосами, похожими на карандашную стружку. Платье в красную и белую полоску, с узким лифом, напоминает униформу медсестры – за исключением длинной просторной юбки с кринолином, как носили в девятнадцатом веке.