— Надеюсь, в переносном смысле.
Она нашла в себе силы улыбнуться, хотя ей вдруг стало не по себе.
— Не знаю, — проговорил он задумчиво. — Всё может быть.
Ксюша поняла, что он не рисуется и не запугивает, а действительно говорит то, что думает. Страх взъерошил волосы на ее макушке, но она прогнала его прочь. Зачем ей изменять мужу, который способен дать ей все, кроме бурного секса? Нет, спасибо, Ксюша как-нибудь и без частых сношений обойдется. Если вспомнить весь ее немалый опыт, то любовников у нее было столько, что большинство женщин ей только позавидовали бы. Ну и хватит. Пора остепеняться, пора менять образ жизни и саму себя.
Перемены последовали незамедлительно. Ксюша и оглянуться не успела, как уже примеряла свадебное платье, а потом выбирала мебель для своих комнат — именно своих и именно комнат, во множественном числе, а насчитывалось их немало.
Поначалу Давид относился к молодой жене настороженно, один раз даже проговорился, что жалеет о скоропалительном решении. Но постепенно они становились ближе и ближе, все более необходимыми друг другу. Ксюша начала воспринимать мужа как приемного, а потом родного отца, причем ей совершенно не мешало то обстоятельство, что изредка они все же занимались любовью. В манерах Давида действительно проскакивало что-то отцовское, покровительственное. Возможно, в лице Ксюши он обрел не только супругу, но взрослую дочь, которой у него никогда не было.
Сын Давида Грызлина не слишком радовал. Звали его Леонидом, он поразительно походил на отца, но это было не портретное сходство, а карикатурное. Как будто природа вылепила из него ходячий полномасштабный шарж на Давида Грызлина.
Глаза парня были такими же большими и выразительными, но темные круги придавали им какое-то нездоровое, неприятное выражение. Лоб Леонида был столь же высоким и выпуклым, однако назвать его сократовским мешала редкая светлая челка, гладко зачесанная набок и производящая впечатление приклеенной. Большой рот опять же копировал отцовский, да только подбородок природа срезала сыну чуть ли не прямо под влажной нижней губой, что жутко портило общее впечатление.
Ксюша внутренне напрягалась всякий раз, когда Леонид обедал или ночевал у отца. Она вечно ожидала от него какого-то подвоха и испытывала робость под его бесстрастным, как у ящерицы, взглядом.
Выяснилось, впрочем, что опасения были напрасны. Леонид ни разу не позволил себе двусмысленной шуточки или многозначительного прикосновения. Возможно, его сексуальная ориентация была такова, что он не интересовался женщинами. А может быть, он просто был джентльменом и не хотел портить и без того непростые отношения с отцом.