Он был как ребенок, честное слово! Такой неуверенный в себе, такой зажатый, напуганный! И надо же было ему еще попасть в квартиру с трупом!
— Да, я понимаю. Так о чем же они говорили, эти двое предполагаемых любовников?
— Она не соглашалась раздеться… — Вот здесь Игорь покраснел. — Вы не представляете себе, как мне стало неловко, что я оказался под дверью и, получается, подслушал такие интимные вещи!
— Да, вы действительно были чрезвычайно взволнованы, раз предположили, что ваша с Таней история окажется предметом разговора не только соседки, но и ее приятеля.
— Вы осуждаете меня?
В эту самую минуту мне позвонил Валя Ракитин. Я, держа в руке телефон, пожал плечами, думая о том, как не вовремя меня отвлекли от беседы с клиентом, и, извинившись перед ним, вышел на улицу. Падал мягкий, пушистый снег, воздух вокруг синел прямо на глазах. Пора уже было возвращаться в Москву.
— Слушаю тебя, Валентин.
— Ефим Борисович, думаю, что мы раскрыли это дело! — бодрым голосом сообщил мне следователь.
— Ты про убийство Соболева? Что, неужели суицид?
— Нет-нет, это убийство. Сто процентов. Это не телефонный разговор. Скажу только, что многие детали указывают на то, что он не собирался умирать. У него были далекоидущие планы на жизнь, невеста, на которой он собирался жениться. Кроме того, накануне смерти, примерно за сутки, он купил в кредит новый холодильник, микроволновую печку. Это я к тому, что с какой стати потенциальный самоубийца стал бы обустраивать свой быт. Но, главное, мы вычислили убийцу!
Ну вот и слава богу, подумал я, как вдруг услышал:
— Его фамилия Светлов. Игорь Светлов, музыкант. Камера засекла его, когда он входил в подъезд, где жил Вадим Соболев, и сняла то, как спустя четверть часа он вышел, покружил вокруг дома, явно не находя себе места, после чего сел в машину, которую оставил чуть дальше от дома, и уехал.
— Постой… Как? Ты точно уверен, что это он? — Я чуть было не выдал себя.
— Уверен. Соболев умер между половиной пятого и половиной шестого. В шестнадцать тридцать этот пианист вошел в подъезд, а в шестнадцать пятьдесят пять вышел. Наши опера уже поехали за ним домой. Сверим отпечатки пальцев, и, если окажется, что они принадлежат ему, все, считай, дело в шляпе!
— Постой… А мотив?
— Вот задержим его и поговорим.
— Но как же два бокала вина? Ты же сам говорил, что там была женщина…
— Если ты помнишь, я сказал также и то, что это вино и конфеты могли быть просто постановкой, бутафорией, чтобы все так и подумали, будто бы его отравила женщина.
— Хорошо… Спасибо, что позвонил, — я попытался свернуть разговор.