Это проявление волнения окончательно расстроило слабонервного Адриана, искренне любившего мать, слез которой он не мог выносить.
– Проклятая история, – думал он, – отчего нам нельзя уехать в какую-нибудь страну, где не было бы никакой религии, кроме разве поклонения Венере. Да, в такую страну, где в апельсиновых рощах журчат ручьи, а прекрасные женщины с гитарами в руках охотно слушают написанные для них сонеты, в страну…
В эту минуту отворилась дверь, и в ней появилось круглое багровое лицо Мартина.
– Хозяин приказал узнать, придете ли вы на работу, хеер Адриан? Если же не придете, то потрудитесь дать мне ключ от кассы, ему нужна книга чеков.
Адриан поднялся было со вздохом, чтобы идти, но передумал. После мечтаний о зеленых рощах и красивых дамах ему показалось невозможным вернуться в прозаическую, душную литейную.
– Передай, что я не могу прийти, – сказал он, вынимая ключ.
– Слушаю, – отвечал Мартин, – отчего не можете прийти?
– Потому что пишу.
– Что пишете? – допрашивал Мартин.
– Сонет.
– Что такое сонет? – наивно спросил Мартин.
– Невежда-клоун! – проворчал Адриан и вдруг, вдохновившись, объявил: – Я покажу тебе, что такое сонет, я прочту тебе его. Войди и запри дверь.
Мартин повиновался и был награжден чтением сонета, из которого не понял ничего, кроме имени дамы – Изабеллы д’Ованда. Но Мартин не был лишен ехидства.
– Великолепно! – проговорил он. – Великолепно! Ну-ка прочтите еще раз, менеер.
Адриан с удовольствием исполнил его желание, помня рассказ о том, как песни Орфея очаровывали даже зверей…
– А, так это любовное письмо? – догадался наконец Мартин. – Письмо к черноглазой красавице-маркизе, которая, я видел, смотрела на вас?
– Нет, не совсем так, – отвечал Адриан, очень довольный, хотя и не мог припомнить, когда красавица-маркиза удостоила его благосклонного взгляда. – Пожалуй, можно назвать и так, идеализированное любовное послание, послание, в котором страстное и нежное поклонение окутано покрывалом стихов.
– Точно так… Вы хотите послать ей его?
– Как ты думаешь, она не обидится? – спросил Адриан.
– Обидится! – сказал Мартин. – Если обидится, то, значит, я не знаю женщин! – (Он и в самом деле не знал их). – Нет, ей будет очень приятно, она будет перечитывать ваше письмо, выучит его наизусть, положит себе под подушку и, думаю, пригласит вас к себе. Ну, мне пора, благодарю вас за чудное письмо в стихах, хеер Адриан.
– Правда, как обманчива бывает иногда наружность, – рассуждал Адриан, когда дверь затворилась. – Я всегда смотрел на Мартина, как на грубую скотину, а между тем в груди его при всем его невежестве тлеет священная искра. – И он решил, что при первом удобном случае прочтет Мартину еще несколько своих произведений.