На глаза навернулись слезы. Юлиана тоже хлюпнула носом.
Тяжело. Одно дело – посторонний человек, другое – преподаватель. Юлиану он и вовсе учил. А я… Я ему руку перевязывала, щеку лечила и вообще…
Только вот хуже всех Осунте. Она встала и как потерянная побрела по выпасу, силясь отыскать следы переноса. Голова опущена, плечи поникли. Вот тебе и стерва!
Юлиана с Липнером о чем-то шептались, Ксержик вытирал кровь, а я разревелась, как последняя деревенская баба. Мельком глянула на Осунту и заметила: у нее тоже подозрительно скривились губы.
– Ладно, все, – неожиданно резко сказала она, запрокинув голову. Знакомое движение: так не дают себе расплакаться. – Пошли!
– А как же… – начала Юлиана и осеклась, поймав взгляд магистра.
– Вернее, вы идите, а я останусь. Нужно… нужно перед ректором отчитаться, – буркнула Осунта и отвернулась.
Я не женщина, если она не отсылала нас, чтобы порыдать. При свидетелях стыдно, а так, в сумерках, можно вволю беззвучно предаваться горю.
Осунту Тшольке и Эдвина Лазавея что-то связывало – наверное, любовь. Так жалко ее стало, каково это – потерять самого близкого человека? И не просто, а не суметь помочь. Знать, что никогда больше не встретитесь, а у вас даже общего прошлого нет. Лазавей ее не любил – не слепая, видела. Спал наверняка, не более. Осунта надеялась – и все, разом отрубило.
Встала и понуро побрела вслед за остальными, постоянно оглядываясь.
Магистр Тшольке не двигалась, будто приросла к земле. Она стояла и смотрела на небо. Одним богам известно, какие минуты вспоминала. Руки повисли безвольными плетями. Нельзя ее одну оставлять, нельзя! Только не примет Осунта утешения, особенно от меня.
У самой на душе муторно, сердце ноет.
Нос по-прежнему хлюпал, по щекам стекали одиночные слезинки.
Хотелось остаться, сесть рядом с магистром Тшольке и тоже смотреть на небо. Эдвин Лазавей мне нравился, успела привязаться. Конечно, не так, как Осунта, но он совсем не то, что другие магистры. И общаться с ним легче, и мужчина хороший, добрый. Другой бы такое за выходку с веткой устроил, за истерику, угрозы, хамство, а он пожалел.
В итоге остановилась.
Посижу, посчитаю звезды, может, успокоюсь.
Разумеется, Осунта заметила, хотела отправить по известному адресу, но не успела. Воздух пронзила очередная яркая вспышка. По-моему, завизжали мы обе. И обе же кинулись туда, где полыхнуло. По пути убеждала, что владею врачеванием и смогу помочь. Более того, очень-очень хочу помочь!
Магистр Лазавей напоминал труп: бескровный, синюшный. Дышал ли он? Ничком лежал на траве и не двигался. Тшольке присела рядом на корточки, позвала, аккуратно перевернула.