Целоваться с Липнером отказалась, но он все равно поведал секрет:
– В Номарэ приедет твой отец.
Смысл сказанного дошел не сразу. Какой отец, отчим остался в деревне. Потом в мозгу щелкнуло, и я замерла с долькой чего-то сладкого в руке. В голове роились вопросы, самый главный: кто мой отец и что делает в Омороне?
Алхимик пересказать слова магистров отказался, перевел беседу на другую тему. Но я не слушала и все думала об отце.
Значит, не вампир, мама действительно врала. Впрочем, от сосущих кровь только в легендах рожают. Матушка хоть и тесно познакомилась с обитателем кладбищ, понесла от человека, и он собрался нас навестить. Зачем? Явно не из любви к доченьке. Положим, обо мне он вообще не догадывается – столько лет минуло, ни разу не объявился. Я тоже никогда не горела желанием разыскать папочку. Меня вырастил отчим, его и считала родным.
Таскаться годами по бездорожью, тратить деньги, чтобы заглянуть в глаза, ляпнуть про дочь и уйти? Пфф, я не наивная дурочка, чтобы верить во внезапно проснувшуюся любовь, родство душ. Мне не нужен чужой человек, а я ему и подавно.
– Липнер, – невежливо оборвала алхимика посредине фразы, – с чего ты решил, будто тот некто – мой отец?
– Магистр Лазавей говорил магистру Тшольке. Очень удивлялся, между прочим.
Задумалась. Неужели отец – кто-то важный, и ректор не просто так в академию принял? Однако дара во мне нет, подтверждено экзаменационной комиссией и собственной посредственной бытовой магией.
Расстроенный небрежением к собственной особе, алхимик неохотно передал разговор магистров. Оказалось, дело в крови. Магистр Аластас взял ее у того человека, чтобы сделать препарат, быстро восстанавливающий силы владельца, и по ошибке поставил колбу рядом с заборами крови студентов. Подписать забыл, запомнил основные свойства и обнаружил, что ими обладает содержимое двух колб. Вот и возникло предположение об отцовстве. Однозначно магистр Аластас сказать ничего не мог: кровь неидентична, но совпадений много. Словом, одни сомнения.
– Агния, неужели тебе больше ничего не интересно? – с укором поинтересовался Липнер. Он придвинулся ближе и взял за руку. – Я тебе совсем не нравлюсь?
Начинается!
Нет, Липнер – парень хороший, была бы свободна, погуляла, поцеловалась в академическом парке, но роман закрутить не готова.
– Выполз из лаборатории на мою голову! – буркнула и выдернула ладонь из цепких пальцев.
– Вот так?
Паршивец попытался поцеловать, но натолкнулся на удачно поставленную бутылку.
– Я замужем и изменять мужу не собираюсь.
Да, именно так. Слабость слабостью, но матери краснеть за меня не придется. Понятия верности и совести никто не отменял.