– Это жестоко, – запротестовала Бенита.
– Ему не повредит, – успокоил ее Роберт. – Это очень слабое искупление за те страдания, которые он причинил другим. Да и потом, ведь он увидит то, к чему так пламенно стремился.
Джейкоба подвели к подножию Распятия; тут Мейера, казалось, охватил приступ лихорадки. Потом его протолкнули в проход под отодвинутой плитой и повели вниз по ступеням. Так они дошли до сокровищницы.
– Вот, смотрите, – сказал Роберт и, вытащив свой охотничий нож, взрезал один из кожаных мешков. Оттуда мгновенно хлынул целый поток слитков и самородков. – Ну что, лгун ли я? – спросил он Джейкоба.
При виде всех этих богатств страх, казалось, оставил Мейера. В его взгляде засветилась хитрость.
– Какое великолепие! – вскричал он. – Ведь это превосходит все то, о чем я мечтал; да тут горы золота! Я просто стану царем! Нет, нет, все это сон – как и все остальное. Я никак не могу этому поверить. Развяжите мне руки, чтобы я мог потрогать его и убедиться, что это не сон.
– Развяжите его, – сказал Роберт, вынимая в то же время револьвер и наставляя его дуло на Джейкоба, – не бойтесь, он не может быть опасен для нас.
Кафры повиновались. Почувствовав себя свободным, Джейкоб бросился к распоротому мешку и погрузил свои руки в золото.
– Это не сон, не сон! – закричал он, зарывая руки в слитки. – Золото, золото. Сотни тысяч фунтов золота. Давайте делиться, молодой человек. Я не стану вас убивать, как собирался. Берите себе девушку, а мне уступите все золото, – предложил он, перебирая слитки жадными руками.
И в полном упоении, обезумев от восторга, он начал осыпать золотыми блестками свою голову и тело.
– Новый вариант мифа о Данае[32], – начал было Роберт саркастическим тоном и вдруг остановился, потому что лицо Джейкоба внезапно изменилось, изменилось страшно. Оно покрылось землисто-серой бледностью, глаза выкатились. Он свалился бы в открытый люк, если бы один из кафров не оттолкнул его в сторону. Мейер протянул руки, точно отпихивая от себя что-то, и весь задрожал; казалось, даже волосы у него на голове приподнялись. Он отступил к отдаленной стене и там замер. Его губы быстро-быстро зашевелились, но – и в этом заключалось самое страшное из происходившего – из них не вырвалось ни звука. Вдруг его глаза закатились так, что остались видны только белки, все лицо покрылось потом, точно облитое водой, и, не проронив ни единого звука, он грохнулся ничком и замер.
Вся эта сцена была столь ужасна, что оба кафра с воем вылетели из сокровищницы и пустились бежать вверх по лестнице. Роберт бросился к Мейеру, перевернул его на спину, положил руку ему на грудь и приподнял веки.