– Зло это поправить можно, – отвечал отшельник. – Войдите в мою келью, сын мой, и мы, может быть, найдем там то, что вы напрасно искали в вашем дворце.
Филипп пошел за отшельником в хижину. Эта была настоящая келья анахорета, обнаженная и холодная, где вместо мебели лежала солома, служившая постелью старику. Стены были глиняные, а соломенная кровля, почерневшая и сгнившая от дождя, едва защищала отшельника от непогоды.
Король обвел глазами унылое убранство хижины и с удивлением взглянул потом на бледные и исхудалые щеки старика, спрашивая себя, возможно ли человеку терпеть подобные лишения. Отшельник уловил этот взгляд и понял немой вопрос, в нем заключавшийся.
– Вот моя награда! – заявил он, указывая на эбеновое распятие, висевшее на стене. – Вот что платит мне сторицей за суровости и лишения всякого рода, которые так изменили мои черты, что даже люди, любившие меня, не узнают меня более. Да, вот моя награда, и эта не ускользнет, как блага мира сего, из рук человека, овладевшего ею!
Бросившись на колена перед распятием, он начал молиться с таким усердием, что король, удивленный и почти испуганный, подумал, не расстроили ли лишения рассудок старика. Но отшельник вскоре поднялся, и весь его энтузиазм, без сомнения, излился в этом порыве набожности, потому что, воротившись к своей первой мысли еще прежде, чем Филипп успел напомнить о ней, он приподнял со стороны стены солому, служившую постелью, и вынул два больших кожаных мешка, округлостью которых удивленный и очарованный взгляд короля не мог не залюбоваться.
– В каждом из этих мешков по тысяче серебряных марок, – сказал отшельник. – Один из них ваш, сын мой, но я сохраняю второй для другого назначения.
Может быть, Филипп, который минуту тому назад считал бы один из этих мешков даром небесным, почувствовал легкое разочарование, когда узнал, что второй мешок ему не достанется. Но у него была слишком благородная душа для того, чтобы обнаружить свое разочарование, и он с жаром поблагодарил отшельника.
– Суета! Суета! – перебил старик. – Я дал обет никогда ничего не покупать и не продавать. В моих глазах золото ценится ниже растений, которые меня питают, или соломы, которая служит мне постелью. Оно ваше, сын мой, и я отдам его сегодня служителю, которого вы пришлете за ним. Теперь поговорим о будущем. Правда ли, как я слышал, что граф де Танкарвиль умер и герцог Бургундский изъявляет притязание на его владения?
– Вас обманули, добрый отец. Граф в Палестине, и, хотя уже несколько лет не было от него известий, ничто не доказывает, что он умер. А свое имение перед отъездом он завещал, с нашего согласия, Ги де Куси, племяннику своей жены. Хартия, подписанная и запечатанная графом, лежит в нашем казначействе.