– Гийом де Ла Рош-Эймон, – отвечал всадник.
Куси вздрогнул, и молния гнева промелькнула в его глазах. Но тотчас сдержав это первое движение, которого не успел преодолеть, он поспешно пошел навстречу к незнакомцу и приветствовал его.
Это был молодой человек маленького роста, хлипкий, но с лицом миловидным, хотя и несколько женственным. На нем были рыцарские шпоры, а богатый костюм и многочисленная свита указывали на высокое звание.
– Я прошу у вас гостеприимства для моей свиты и для меня, – сказал Гийом де Ла Рош-Эймон. – Мы заблудились в этом лесу, который проезжали в первый раз… Но мне кажется, что мы уже виделись! – вскричал он, узнав Ги де Куси, и легкая бледность разлилась по его лицу.
Но Куси сделал вид, будто не заметил этого. Как благородный рыцарь, он умел выказывать гостеприимство, и, напомнив Гийому, что они встречались при дворе графа д’Оверня, любезно пригласил его войти в залу.
– Я сам только сейчас приехал после десятилетнего отсутствия, – продолжал он, – и боюсь, что мой замок – печальное убежище для гостя вашего звания. Но, тем не менее, добро пожаловать. Ну, Онфруа, подавай нам все, что у тебя есть лучшего, и подавай скорее.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Галлон, голова которого выглянула из полуотворенной двери. – Лисица бросилась в логовище льва, а лев вежливо протягивает ей лапу вместо того, чтобы растерзать!
– Я отколочу тебя, Галлон, – пообещал Куси, покраснев от гнева. – Ночь не пройдет без того, чтобы ты не получил наказания за твою дерзость.
Обернувшись к Гийому де Ла Рош-Эймону, которого явно смутила эта выходка, Куси сказал в виде извинения:
– Это фигляр, бедняга, которого я выкупил у неверных, в руки которых он попал. Негодяй, должно быть, прежде недостатка в уме не имел, да и теперь не всегда бывает так безумен, каким хочет казаться. Однажды, когда он сыграл какую-то злую шутку со своим языческим господином, сарацин привязал его к лошадиному хвосту и привез продавать в наш лагерь во время перемирия, тащив его таким образом больше мили по горячему песку, что расстроило ему мозг, и с тех пор на него временами находит.
Вскоре был подан ужин. Он был изобилен, но не разнообразен, потому что кроме двух несчастных тощих кур, которыми Онфруа пожертвовал, чтобы отпраздновать возвращение своего властелина, весь ужин состоял из неискусно приготовленной свинины.
Де Куси и его гость сели за стол один против другого, а свободные люди, составляющие их свиту, заняли остальные места. Посуда соответствовала кушаньям, потому что за исключением двух серебряных старинных кубков все остальное составляли глиняные горшки и оловянные блюда, и нищета, выставленная напоказ посторонним лицам, глубоко уязвляла гордость Ги де Куси.