— Откуда у них эта фотография? — спросил я.
— Сняли с вертолета, наверное, — сказал Кадахи. — Или с водительских прав.
— Ее им мама дала сама, — сказал Фиона. — Она оставила мне сообщение на мобиле. Ей звонят из разных ток-шоу. Она хочет знать, как ты отнесешься к тому, что она будет публично говорить на эту тему.
— То есть продаваться, как публичная девка?
— Делиться опытом, надеждой и силами.
— Скажи ей, она может говорить все, что ей заблагорассудится.
Я знала, что ты так и скажешь, поэтому так и сказала.
— Там на улице какой-то парень, — сказал Кадахи. — Предлагает помощь.
— Репортер? — спросила Фиона.
— Не думаю, — ответил Кадахи. — Он попросил передать тебе.
Это была брошюра, отпечатанная расплывчатым монастырским шрифтом и размноженная на мимеографе.
Тебя бросили умирать?
Ты в числе Неудачников -
отвергнутых семьей, друзьями, врачами и священниками?
Тебе сказали, чтобы ты оставил всякую надежду?
Ты безнадежный, неоперабельный, вырождающийся
дегенерат, твое время на исходе, ты хроник и/или ты обречен?
Ты сломлен, выжил из ума или тебе просто хреново?
Может, тебе стоит завязать со всем этим, друг?
Давай.
Спусти Курок.
Открой Газ.
Ну же.
Ну же, трус.
Ты уже сделал это?
Не сделал, ведь правда?
Ну ладно, не делай.
Ты не стоишь
даже того бардака, который создашь вокруг себя. Пока не стоишь.
Есть идея получше:
Позвони в Центр Внеконфессионального Восстановления и Искупления и верни себе свое умирающее тело и свою мертвую душу.
Ни одна болезнь, настоящая или мнимая, не является
неизлечимой.
Забудь всех наукообразных жуликов и шарлатанов из
холистических бутиков.
Забудь фальшивую любовь «нью-эйджевых» шаманов.
Забудь фальшивые объятья пижонских лечебниц.
Твое здоровье, твоя свобода, твое избавление — в одном
бесплатном звонке от тебя.
Попроси Генриха.
Принимаются все основные виды кредитных карт.
На полях было втиснуто следующее: «У Меня Есть Средство — Г.».
Я сделал из этой фиговины отличную подставку для кофейной кружки.
— Вот теперь они все и полезут из всех щелей в досках, — сказал я.
— В каких еще досках? — сказал Кадахи. — Мы живем на острове из бетона.
Несколько недель спустя, возвращаясь в клинику на следующую встречу, я понял, что имел в виду Кадахи. Я прожил в этом городе достаточно, чтобы забыть об абсурдности этого места, обо всех поверхностях, которые преломляют нас и разбивают на осколки, о тяжести, что давит на нас своим истерическим весом.
Когда-нибудь районы этого города станут удивительнейшими руинами. Ни одна пирамида, ни один жертвенный зиккурат не сравнится с этими башнями страхования, куполами конвентов. Конечно, измотанный или обдолбанный, ты всегда можешь увидеть эти завтрашние руины уже сегодня, стальные каркасы, застывшие в трупном окоченении гранитные полусферы, погребенные, подобно мирам, под обломками улиц. Иногда я представлял себя неким футуристическим фильтром, странным, обреченным на бесполость существом, живущим в шлеме из мерцающего люцита, — эго существо изгибается, чтобы исследовать панель лифта, идеально сохранившуюся бутоньерку.