— Мэнни за всю свою жизнь не прочел ни одной разъединственной книги, — сказал отец. — А теперь он их печатает.
— Да ладно, — сказал я как-то, вернувшись в пятницу из школы. — Братья Райт тоже не летали, пока не построили самолет.
— Твои наглые школярские замечания бессмысленны, — сказал отец. — Я тут — посреди озера горящей лавы.
Но все же мать оставалась матерью. Я не мог просто так взять и забыть все те разы, когда она меня обнимала, целовала, все карамельки и «гранолу»… Я много лет не принимал ничью сторону — или, скорее, принимал от обеих сторон все, что может получить в такой ситуации взрослый человек. Несколько раз я летал в Феникс с Фионой, и мы все попивали лимонад, сидя у бассейна.
— Твой отец ненавидит меня, — однажды сказала мама. — И это его терзает, я точно знаю. Это ужасно. Ему нужно двигаться дальше. Дорогой, если Мариса когда-нибудь бросит тебя, не забывай двигаться дальше. Не терзай себя.
— Я позабочусь о нем, бабушка, — пообещала Фиона.
— Родные, вы знаете что-то, чего не знаю я? — спросил я.
— Гипотетически, — сказала мама.
— Как вариант, — сказала Фиона.
Иногда бабушка и внучка напоминали двух сестер — они души не чаяли друг в друге, друг от друга заводились, действовали сообща. Их надо было видеть. Когда солнце пустыни ослепило маму и ее машина столкнулась лоб в лоб с автоцистерной, я заметил, как свет в Фионе погас. Некоторые слишком рано учатся жизни.
Мы полетели на похороны, последний раз посидели у бассейна, потягивая лимонад, сделанный из концентрата. Мэнни заперся в своем «кадиллаке». Его почти не было видно, но мы все равно слышали его рыдания и видели, как над приборной панелью торчат его мягкие полуботинки.
— И все? — спросила Фиона. — Получается, что все — только набор дерьмовых случайностей?
— Некоторые считают, — сказал я, — что у них есть какая-то цель.
— То есть Рай, что ли?
— Так считают, — повторил я.
— Эти люди просто идиоты, правда?
— Меня воспитали в убеждении, что они идиоты, это так, — сказал я. — Но кто знает?
— Точно не бабушка, блин, — сказала Фиона.
— Точно никто не знает, — ответил я. — Ты слышала о пари Паскаля? Он сказал, что стоит верить в Бога. Ведь если ты в него не веришь, а он есть, ты крупно облажался.
— Это в его «Реnsees»?[7]
— Где? — спросил я.
— Похоже, он ссыкло, — сказала Фиона.
Мой отец обезумел от горя, скорбя по жене, которую потерял уже давно. Потом он нашел себе другую жену. Кажется, Вильгемину я не очень привечал, мог бы к ней и нежнее. Наверное, завидовал новому отцовскому рывку к счастью. Я привык к оболочке, которая от него осталась, а сам он мне особо не требовался. Все это закончилось каким-то переломом, хоть я и не могу вспомнить, чем именно. Я помню отцовскую руку у себя на затылке, кусочек вареного лука, прилипший к его губе. Такие вот отцы и дети. Картинку иногда смазывают слезы и неистовые сопли.