Письмо было мятым, засаленным и порвавшимся на сгибах, с неровными строчками и буквами. Было ясно: тот, кто писал его, совсем недавно выучился грамоте. «Дорогой Вынг, — было написано в нем, — пишу тебе это письмо, а у самой сердце рвется на части. Никак не ожидала, что вместо дома, вместо тебя и мамы, застану одно пепелище, груду головешек. Весь наш хутор, дома Чум Шоя, дядюшки Хай Тхитя, дядюшки Шео, Дой — все сгорело дотла. Маму я уже не застала. Бегала к старосте, а он сказал так: «Твоя мать сама во всем виновата, варила рис, а спалила весь дом и сама сгорела». Но старики с соседнего хутора говорят, что это американцы сбросили с самолетов на наши дома зажигательные бомбы…»
Тьем стиснул зубы. Он поднял глаза на солдата и увидел, что по щеке у того опять ползет слеза.
«…Вынг, не знаю, в чем мы провинились, за что бог так нас наказывает, сколько всего выпало на нашу долю. Я надеялась, что, нанявшись на работу, скоплю денег, чтобы тебе откупиться от армии, остаться дома, обрабатывать поле и ухаживать за слепой мамой. А оно вон как все обернулось! И я тут от позора не спаслась, и ты не избежал солдатской доли. Меня точно громом поразило, когда я узнала, что ты в их армии. Дорогой братик! Сколько тысяч я передала старосте и полицаям с прошлого года, ничего не помогло. Несчастная я, невезучая…»
Письмо было длинным, на двух страницах, испещренных во многих местах пятнами. Дочитав, Тьем подумал: «Вот они, слезы и кровь людская…»
Он аккуратно сложил письмо и молча опустил его на холодную ладонь солдата.
— Моя сестра работала в баре «Золотой петушок», грустно сказал Вынг. — Там всегда полно офицеров. Как-то раз один капитан, напившись, начал приставать к ней. Другие последовали его примеру. Сестра отбивалась, как могла, но один из них схватил пивную бутылку и изо всех сил ударил ее по руке. Пришлось несколько месяцев пролежать в больнице с переломом. А когда сестра вернулась, оказалось, что хозяйка бара уже уволила ее.
— Да, много бед на твою семью свалилось, — посочувствовал после некоторого молчания внимательно слушавший его Тьем.
— Господин сержант! Если, не дай бог, меня убьют, моя сестра не переживет этого…
Костерок начал тихо угасать, и вскоре от него осталась лишь одна красная точка — тлеющий уголек. Где-то невдалеке послышался печальный крик совы. Затем снова повисла тяжелая тишина. Тьем стиснул зубы, проворчал:
— Собачья жизнь.
— Что с вами? — участливо спросил солдат, увидев, что сержант нахмурился.
— Моя жена тоже умерла! — отрывисто ответил сержант.
— Вьетконговцы убили? — спросил солдат.