Третий, последний шаг Перикла - опять на восток: «Он приплыл и в Понт с большой эскадрой, пышно разубранной, выполнил все, о чем его просили расположенные здесь греческие города..., соседним же варварским племенам и их царям и властителям он показал, как велико могущество Афин, решающихся спокойно и без страха плыть, где им вздумается, и подчинивших себе все море. Синопцам он оставил тринадцать кораблей под начальством Ламаха и воинов под начальством тирана Тимесилая».
Начинания Перикла послужили образцом для боспорского царя Эвмела, серьезно обеспокоенного разбойничьей деятельностью своих соседей. Основной международный торговый путь пролегал вдоль фракийских берегов, поэтому нетрудно догадаться, на что были в первую очередь направлены усилия боспорского царя. Даже если кормчие избирали более короткий маршрут - от южного берега Тавриды к Пафлагонии, они не могли с самых первых дней плавания не столкнуться с таврами. Еще в первой половине I века Мела, будто вторя Геродоту, писал, что эти племена «пользуются ужасной славой, и нравы у них самые дикие, они обычно убивают и приносят в жертву чужестранцев». Область тавров начиналась сразу за Феодосией, но главной ареной их деятельности были воды Балаклавской бухты. Это место было выбрано не случайно: именно здесь расходятся пути кораблей, плывущих на запад или юг. Ни одно судно не могло миновать Сигнальную бухту.
Вот с этим-то племенем и должен был столкнуться Эвмел в первую очередь. И не он один. Херсонес тоже если не боролся с пиратской деятельностью тавров, то по крайней мере был всегда начеку, не спуская с них глаз. Это подтверждается, например, строками дельфийского декрета 194 года до н. э., повествующими о захвате в плен дельфийских священных послов каким-то южнокрымским племенем и о выкупе их херсонесцами (поврежденный текст, правда, дает возможность и иного толкования - не выкуп из плена, а освобождение от расходов). Этим племенем могли быть, скорее всего, именно тавры, ближайшие соседи херсонесцев. Возможно, сфера их пиратства включала всю западную часть моря, а в период поздней античности понтийские пираты проникают в Средиземное море, так же как киликийские - в Черное. Одним из первых свидетельств о проникновении средиземноморских пиратов в Понт (мы вправе предположить и обратный процесс) следует признать упоминание Плутархом эпизода войны Лукулла с Тиграном - когда Лукулл «взял Синопу и во время преследования бежавших к своим судам киликийцев увидел лежащее у берега изваяние, которое киликийцы не успели дотащить до корабля». Среди пиратских эскадр, тревоживших берега Понта и Вифи- нии, могли быть и тавры. Эти эскадры были столь многочисленны, что местные правители оказались не в силах обуздать их набеги, и против них действовал объединенный флот нескольких государств. Найденная в Танаисе надпись, повествующая о восстановлении свободы мореплавания у берегов Малой Азии, свидетельствует об участии в кампании танаисского флота. Возможно, он был усилен флотами Боспора Киммерийского и Колхиды: мимо их берегов он мог пройти только при наличии разрешения, а ввиду всеобщей заинтересованности в успехе предприятия - получить подкрепления.