Проснувшись и сладко потянувшись, медведица не поняла, куда исчез Белогрудый. Обычно самцы, тратившие в таких случаях больше сил, спали дольше, и она на рассвете будила их нежными тычками в бок и возбуждающим полизыванием шеи и морды. А тут ее ласки провалились в пустоту. Тем не менее инстинкт подсказывал, что они с самцом еще нужны друг другу для продолжения рода. Он должен быть где-то тут. Медведица перекатилась на другой бок: не видно… Встала, уткнулась носом в свежий, но уже остывающий след Белогрудого и, едва сделав шаг, вдруг резко отпрянула назад – примятый мох пах двуногим. А куда делся Белогрудый, не превратился же он в это отвратительное, злобное и трусливое существо? Или двуногий неслышно подкрался и незаметно унес в своих лапах ее самца? Почему же тогда Белогрудый не подал никакого знака? Ведь ее чуткий слух уловил бы малейший шум борьбы… Вконец запутанная всем этим, медведица надолго застыла на месте, пытаясь что-то сообразить, а потом все-таки пошла по следу двуногого. След потянулся вдоль речки, довел ее до шумно падающей воды. Еще немного – и вдалеке показались жилища двуногих, горько и неприятно пахну́ло дымом. Опыт и инстинкт подсказали ей, что туда лучше не ходить, – опасно. Тем более что Белогрудый так и не дал о себе знать.
Потоптавшись на камнях, медведица в конце концов смирилась с тем, что недолгое счастье ее таежной любви закончилось и надо возвращаться на берега извилистой и громкой реки, где ее ждут пестун и два маленьких медвежонка. В любом случае, повинуясь закону продолжения рода, она приходила сюда, в такую даль, не зря – медведица чувствовала, что внутри ее медленно и таинственно зарождается новая жизнь. Утешаясь этим ощущением, она побрела по распадку в сторону синевших далеко на восходе родных гор.
На высокий яр над рекой, с которого лучше всего ловился запах и откуда можно было оглядеть всю ближнюю округу, она поднялась только к вечеру следующего дня. Потянула ноздрями воздух со стороны леса, пытаясь определить, где мирно бродит сейчас ее семейство. Но вместо этого ее уши вдруг уловили испуганный визг медвежат, а взгляд метнулся за этим визгом по кругу и упал вниз, к шумно скачущей по камням воде. У самой кромки воды несколько двуногих торопливо садились на какие-то большие плавучие шкуры и волокли за собой ее медвежат. Она было не поняла, почему пестун не защищает их, но почти сразу же увидела его, с алой меткой на боку, неподвижно лежавшего на одной из плавучих шкур. Издав страшный рык, медведица бросилась к воде, но двуногие, опережая ее, оттолкнули свои шкуры на стремнину и быстро заскользили по ней. Разъяренная мать помчалась вдогонку вдоль берега, то ныряя в редкие тальники, то выскакивая на узкие отмели. Со шкур загремел частый гром, что-то несколько раз хлестко ударило совсем рядом в гальку, обдало ее острыми каменными брызгами, но это не остановило медведицу. Она почти поравнялась с плывущими шкурами, которые вблизи оказались больше похожи на округлые бревна, и уже отчетливо видела оскаленные морды двуногих, искаженные страхом. Еще немного – и она забежит вперед их, а потом ринется наперерез в реку, размечет когтями их шкуры-бревна, порвет клыками двуногих и освободит своих медвежат! Но в это время отмель, резко сузившись и сойдя на нет, нырнула под высокую обрывистую скалу. Медведица будто налетела на стену, но тут же, почти не останавливаясь, бросилась в воду и отчаянно замолотила лапами. Она попыталась догнать двуногих, но они, вывернув на самую стремнину и отчаянно отталкиваясь от воды какими-то широкими палками, стали быстро удаляться. Вскоре медведица поняла, что ей не настигнуть трусливых похитителей и не расправиться с ними. Проглотив свирепый рев, переходящий в стон, она повернула к берегу. Но теперь уже отвесные стены прижимов гнали ее вперед и вперед, злобно впиваясь зубьями каменных щеток. Обессиленная и ободранная, она с трудом дотянула до конца ущелья, выползла на первый еле торчавший из-под воды мысок и упала на холодные мокрые камни.