— Нам бы лучше несколько полков пехоты… — Лукин, достав пачку «Казбека», стал закуривать. Когда прикурил, добавил: — И артиллерии стволов сто… Как, Иван Павлович? — И он скользнул болезненным взглядом по загорелому и худощавому лицу генерала Прохорова.
— А вот и явление Христа народу, — будто в ответ ему сказал Прохоров, с удивлением глядя в сторону магистрали.
Все примолкли, тоже уставившись туда напряженными глазами: по дороге к ним приближался какой-то генерал-майор с общевойсковыми малиновыми петлицами на воротнике гимнастерки. Выше среднего роста, стройный, в запыленных хромовых сапогах, в фуражке, из-под которой выглядывали седоватые виски, он казался довольно моложавым, подтянутым, испытывая, видимо, неловкость под столькими устремленными на него взглядами незнакомых людей с неласковыми лицами. Темный от усталости и загара лик генерала выражал озабоченность. Поравнявшись с военными, сидевшими на валунах, генерал остановился и, щелкнув каблуками, отдал честь. Представляться почему-то не спешил, и Лукин, нарушив молчание, чуть иронично спросил:
— Кого имеем честь лицезреть?
Генерал будто с некоторым вызовом и необъяснимым чувством превосходства прищурил глаза, но ответить не успел. Его опередил Прохоров, который вдруг зашелся тихим смешком, охнул и неуверенно спросил:
— Городнянский?.. Авксентий Михайлович? Чтоб я пропал — Городнянский!.. Сколько лет, сколько зим!
— Так точно. Генерал-майор Городнянский. Командир сто двадцать девятой стрелковой дивизии девятнадцатой армии, — подтвердил подошедший.
— А дивизия где? — уже с явным вызовом спросил Лукин, наперед вкладывая в свой вопрос горечь, которую, как он полагал, вызовет у него ответ генерала Городнянского.
— Вон в том лесу, в километре отсюда, — кивнул Городнянский. — Два стрелковых и один артиллерийский полк. Сейчас должны подойти еще один стрелковый и один артиллерийский…
Лукин и все, кто был с ним, словно подкинутые невидимой силой, поднялись с валунов, перешагнули через заросшую бурьяном канаву и вышли на дорогу.
— Какая задача дивизии? — со сбившимся дыханием спросил Лукин, горячо пожимая Городнянскому руку.
— Отступаем…
— Ясно, генерал… Я — Лукин… Командарм-шестнадцать. Все части в полосе шестнадцатой армии, согласно приказу командующего фронтом, подчинены мне…
— Я это знаю…
— Надо спасать Смоленск!
— Приказывайте, товарищ генерал-лейтенант. — Городнянский взял под козырек, а затем начал доставать из планшета карту, чтобы нанести на нее задачу для своей дивизии.
Все действительно произошло, как в сказке…
Приказав генералу Городнянскому занять полками дивизии оборону в северной части Смоленска по правому берегу Днепра и при этом взять под неослабный огневой контроль подходы к взорванным мостам и другие наиболее опасные направления, Лукин помчался на командный пункт армии. Предстояло нелегкое — доложить командованию фронта о захвате врагом южной части Смоленска и о своем решении. А решение исходило из наличия сил: полкам 46-й стрелковой дивизии генерала Филатова, передав свои оборонительные позиции северо-западнее Смоленска отступавшим в том направлении частям 19-й армии, спешно занять оборону по Днепру левее дивизии генерала Городнянского и оседлать железную дорогу Смоленск — Москва. 152-й стрелковой дивизии полковника Чернышева, которая отбивалась от немецких моторизованных частей, прорвавшихся сквозь оборону 19-й армии, быть готовой отойти в северо-западную часть Смоленска и занять оборону по северному берегу Днепра правее дивизии Городнянского. Оставались еще две дивизии, переданные вчера из таявшей 19-й армии. Одна из них, 127-я, находилась на марше, держа путь на Смоленск; теперь она решением Лукина перенацеливалась на другой рубеж, с которого можно будет ударить по городу. Вторую переданную дивизию, 158-ю, гонцы Лукина продолжали разыскивать, как и части оперативной войсковой группы генерала Чумакова, еще вчера дравшиеся где-то юго-западнее Смоленска. И как надежда на усиление ударной мощи и повышение боевого духа частей армии, которым непременно будет приказано отбить у врага город, — две тысячи московских коммунистов, протискивавшихся маршевыми ротами к Смоленску со стороны Дорогобужа по Старой Смоленской дороге, пока еще не перерезанной немцами.