Камера показала ведущую в другом ракурсе.
«Сегодня в ЕС начались переговоры между…» – продолжила она.
Я отключил телевизор.
«Терпеть не могу сидеть в середине или у окна…»
Пульт выпал из моих безвольных пальцев. Мама не умела телепортироваться. Очень жаль. Жаль, что меня не было рядом. Мне следовало быть с ней рядом!
Ну, мам, вот тебе и дали место в проходе…
Стряхнув оцепенение, я обнаружил, что сижу на полу в углу квартиры, между диваном и стеллажом. На полу лежала книга, половина страниц были вырваны и смяты в плотные шарики. Моя рука выдирала очередную страницу, когда я сообразил, что творю.
Мама…
Я посмотрел на книгу: это же «Простофиля Вильсон» из собрания сочинений Марка Твена, которое подарила мама. На душе стало скверно. Книги рвал папа, я не хотел становиться таким, как он. Я швырнул книгу в другой конец гостиной и сел на подлокотник кресла. Наверное, мне следовало плакать – только слез не было.
Ничего не случилось. Это все моя болезнь. Это горячечный бред.
Я включил вечерние новости на Эй-би-си и снова увидел тот же видеоматериал. Перед взрывом чемоданчика я выключил телевизор.
Милли… Милли должна мне помочь.
Человеку такое не вынести. В одиночку – никак. Я выбрался из квартиры и уже свернул за угол, твердо решив заставить Милли выслушать меня и рассказать ей о маме, но замер в нерешительности.
Два образа – взрыв чемоданчика и лицо прогоняющей меня Милли – чередовались перед мысленным взором, борясь за мое внимание, а порой объединялись и вместе причиняли мне боль.
Дом у Милли из красного кирпича. Я прислонился к нему лицом, почувствовав холод и шероховатость стены. Дул северный ветер, чистое, без единого облачка, ночное небо усеяли звезды, похожие на осколки кремня и стекла.
На подъездной дорожке послышались шаги. Я обернулся и вжался в тень изгороди, обрамлявшей дорожку. Не заметив меня, какой-то мужчина прошагал мимо прямо к подъезду Милли. Вот он прошел под фонарем, и я увидел его лицо.
Это был Марк, экс-бойфренд Милли, парень, которого я в прыжке перенес на полсотни миль и бросил на смотровой площадке в аэропорту Уилла Роджерса.
Неужели он опять докучает Милли?
Я мог бы снова стать героем – мог дождаться, когда Марк начнет приставать, и прыгнуть вместе с ним в Бруклин, в Миннесоту, в дальнюю даль, где ему станет не до Милли. Вдруг тогда она меня выслушает?
Марк уверенно постучал в дверь, а я прыгнул в сторону от дорожки, за вечнозеленый куст высотой мне по грудь. Я сжимал и разжимал кулаки, горя желанием что-то схватить, что-то ударить. Вспомнилась дорожка в Бэттери-парке и ограда между берегом и холодной-прехолодной водой.