Старший пилот взглянул на меня в полном недоумении:
– Что нам теперь делать?
– Что хотите, – ответил я и прыгнул прочь.
Когда самолет подрулил к терминалу, я стоял с представителями прессы. Зевак по-прежнему держали за барьером, а вот журналисты оказались достаточно близко и увидели, как выходят пассажиры. Я забрал с багажной тележки свой бинокль и затерялся среди журналистов. Словно щит, они заслоняли меня от алжирцев и от пассажиров.
Адреналин так и бурлил в крови, живот урчал, руки дрожали. Хотелось захохотать, а ведь ничего смешного не было. Журналист Рейтер быстро-быстро щелкал фотоаппаратом. Он заряжал новую пленку, когда заметил меня. Я вежливо кивнул, журналист в явном недоумении кивнул в ответ и снова принялся снимать.
Перед тем как самолет подрулил к терминалу, алжирцы зачитали заявление для прессы. Якобы пассажиры сами обезвредили террористов и взяли их в плен. Когда пассажиры шли мимо – Дарак эль-Ватани помогали им держаться подальше от журналистов, – они шутили и смеялись, но смех звучал натянуто, грозя оборваться в любую секунду. Я хорошо понимал, откуда этот смех. Я сам едва его сдерживал.
Последними вышли члены экипажа. Второй пилот посмотрел в мою сторону и уставился на меня, разглядев за толпой журналистов. Как и в самолете, я поднял к губам указательный палец. Тш-ш! Пилот нахмурился, а я улыбнулся ему и прыгнул прочь.
Я нес ко рту ложку супа, когда Милли воскликнула:
– Пиф-паф!
– Милли!
Большой палец поднят, указательный вытянут – Милли сложила руку пистолетом и прижала мне ко лбу.
– Пиф-паф! Слишком поздно! Первая пуля угодила тебе в живот. Может, тебя еще можно было спасти, но эта пробила тебе мозг. Все, спасать уже нечего.
Я опустил ложку.
Мы были на Манхэттене, в кабине ресторана «У Бруно» на Восточной Пятьдесят восьмой улице, и zuppademussels[20] был по-настоящему хорош, только есть мне внезапно расхотелось.
– Умеешь ты испортить парню аппетит.
– У нас был уговор, – напомнила Милли.
Я кивнул:
– Да, прости, больше такого не случится.
Милли немного успокоилась.
– Ладно, доедай свой суп.
Я зачерпнул бульон, отодвинув открытые ракушки, и почти поднес ложку ко рту, когда Милли сказала:
– Я не хочу, чтобы ты попал в беду, но если уж попадешь, хочу, чтобы ты остался жив.
Я кивнул:
– Я люблю тебя и… Пиф-паф!
С ложкой во рту я прыгнул в укромный уголок приемного отделения балтиморского Центра травмы и шока Адамса Коули. Мимо прошла медсестра, но даже не посмотрела в мою сторону. Белые стены, запах метилового спирта и дезинфицирующих средств… Я наморщил нос. С супом запахи не сочетались, но приемное отделение Центра травмы и шока считалось одним из лучших в стране.