От усталости подкашивались ноги, на плечи будто давил тяжелый груз. Голова снова заболела, захотелось спать.
Я прыгнул к себе в отель и скинул обувь. В комнате было прохладно, радиатор едва теплился. Простынка на кровати тонюсенькая. Такая не согреет. Вспомнился бездомный из Вашингтон-сквер-парка. Ему-то хоть тепло?
Я прыгнул в темный дом отца, взял со своей кровати одеяло и прыгнул обратно в отель.
Потом я заснул.
Шум с улицы – думаю, сигнал машины – разбудил меня в полдень. Я натянул одеяло еще выше и обвел взглядом дешевый номер.
Наступила среда, значит отец должен уехать на службу. Я встал, потянулся и прыгнул в папину ванную. Там я прислушался и глянул за угол.
Никого. Я прыгнул на кухню и посмотрел в окно на подъездную дорожку. Папиной машины не было. Я помылся и позавтракал.
Нельзя же вечно жить за отцовский счет! От этой мысли у меня заболел живот. Где взять деньги?
Я прыгнул к себе в отель и перебрал вещи, выискивая чистые. Белье кончалось, все носки грязные. Может, прыгнуть в магазин, набрать одежды, потом прыгнуть куда-нибудь, не заплатив? Я стану супервором!
«Блеск, Дэви!» Я покачал головой, собрал грязные вещи и прыгнул в папин дом.
Ну вот, я все чаще думаю об этом доме как о папином, а не как о своем. Наверное, это к лучшему.
Так, отец оставил в машине выстиранные вещи, не переложив их в сушилку. По запаху плесени было ясно, что они лежат там уже дня два. Я вывалил его одежду на сушилку, загрузил в барабан свою и включил машину.
Раз дом папин, что я здесь делаю? Ну должен же отец хоть изредка кормить меня и позволять стираться? С чего мне мучиться чувством вины за то, что пользуюсь его имуществом?
Пока машина стирала, я бродил по дому и, конечно, мучился чувством вины.
Дело было не в еде и не в стирке, а в двадцати двух сотенных купюрах, которые я взял у отца из бумажника. Ерунда какая! Он хорошо зарабатывает, а меня всегда одевал в секонд-хенде. Машина у него стоит больше двадцати двух тысяч, а меня он содержал только для того, чтобы не платить маме алименты.
Но вину я все равно чувствовал. И злость тоже.
А если разгромить тут все? Переломать мебель, спалить одежду? Или вернуться ночью, открыть бензобак «кадиллака» и поджечь его? Вдруг дом тоже загорится?
Ну что со мной такое? Чем дольше нахожусь в доме, тем сильнее злюсь. Чем больше злости, тем больше чувство вины. Разве стоит так терзаться?
Я прыгнул на Манхэттен и гулял по Центральному парку, пока не успокоился.
Через сорок минут я вернулся в папин дом, переложил свои постиранные вещи из машины в сушилку, а папину одежду сунул обратно в барабан.