Однако тогда я не подозревал об этой печальной правде и сосредоточил все свои усилия на том, чтобы платить моим друзьям за их доброту и одновременно пополнять свои знания, помогая Бойлю в его химических опытах, ведя во все часы и дни долгие и плодотворные беседы с Лоуэром и его приятелями. Несмотря на серьезность манер Бойля, его лаборатория буквально искрилась веселостью - но только не когда ставились опыты, ибо он видел в них постижение Божьей воли, требующее благоговейности. Перед началом опыта женщин удаляли из опасения, как бы иррациональность их природы не повлияла на результаты, и все участники истово сосредотачивались. Моей обязанностью было записывать течение опытов, помогать устанавливать инструменты, а еще вести счета, так как Бойль тратил на свою науку целое состояние. Он пользовался - и часто бил их - специально для него изготовленными стеклянными колбами, но и трубки из кожи, насосы, линзы, которые ему требовались, - все съедало огромные деньги. А дороговизна химикалий, многие из которых заказывались в Лондоне и даже в Амстердаме! Вряд ли нашлось бы много людей, готовых тратить столько и получать так мало результатов, представляющих немедленную ценность.
Я должен сейчас же заявить, что принадлежу к тем, кто ни на йоту не разделяет господствующую точку зрения, будто готовность все делать самому унижает чистоту опытной философии. В конце-то концов, есть четкое различие между трудом, исполняемым за денежное вознаграждение и отдаваемым на благо человечеству. Иначе говоря, Лоуэр как философ был вполне равен мне, даже если он и покинул эмпиреи, став практикующим врачом. Я нахожу достойной смеха манеру тех профессоров анатомии, кто считает ниже своего достоинства самому взять нож и ограничивается пояснениями, пока препарирует служитель. Сильвию никогда бы даже в голову не пришло восседать на помосте и излагать правила, пока другие препарируют. Когда он учил, нож был у него в руке, а его фартук испещряли пятна крови. Бойль тоже не брезговал сам ставить опыты и однажды в моем присутствии собственноручно препарировал крысу. И когда он завершил этот опыт, то ни на йоту не утратил своего благородного достоинства. Напротив, по моему мнению, это добавило ему величия, ибо в Бойле сочетались богатство, смирение и любознательность, и от этого мир стал богаче.
- А теперь, - сказал Бойль, когда днем явился Лоуэр и мы сделали перерыв в наших трудах, - для Кола настало время отработать медяки, которые я ему плачу.
Это меня встревожило, так как я усердно трудился по меньшей мере два часа и теперь подумал, что, возможно, я допустил какие-то промахи или же Бойль не заметил моих стараний. Однако он просто хотел, чтобы я, как говорится, оплатил свой ужин пением. Я находился там не только чтобы учиться у него, но и чтобы его учить - таково было дивное смирение этого человека.