— Ты не понимаешь, — помотала она головой, — мне платил не Совьет Эмиров.
— Слушай, — наконец догадался я, — так ты из Мексики, твой акцент.
— Да, — наконец призналась она, — я агент Секретариата Национальной Безопасности Мексиканских Штатов, я должна знать, что стало с Абу Нувасом.
— Ох ты, — удивился я, — так он тоже был вместе со всеми?
— Да, — подтвердила она, — никто не знает где, но он прорывался вместе со всеми.
— Ясно, — кивнул я, — Но если наши его захватили, мы быстрее об этом узнаем, если вернёмся в Поляны.
— А знаешь, — вдруг сказала она, — возможно ты прав. Я — Азиза.
Я помог ей снять кирасу и наплечники. Мы сложили всю её броню вместе с шлемом, оторванными от комбинезона нашивками, пластиковой идентификационной карточкой и пистолетом в кучу и подожгли. Винтовку, по её словам, она бросила в поле, после того, как в неё попала пуля. До тла, конечно, всё это не сгорит, но главным было уничтожить карточку и компьютер внутри шлема. В чёрном анатомическом комбинезоне Азиза выглядела непривычно. У нас в армии женщин не много, в основном в штабе, и боевые комбинезоны и броню они не носят. Женщины же Эмирской Армии были обязаны надевать черные балахоны, скрывающие фигуру, покрытую «второй кожей» комбинезона. Мы шли друг за другом, Азиза сама пошла первой, и мне не пришлось ей объяснять, что хорошо было бы, если бы я её видел.
— А как тебя на самом деле зовут? — поинтересовался я, стараясь не обращать внимания на её вид сзади.
— В смысле? — уточнила она не оборачиваясь.
— Ну Азиза — это ведь имя для прикрытия? — пояснил я.
— Нет, это настоящее имя. Отец был из Аравии, но потом он нас с мамой бросил. Мы жили в Сан-Франциско. Мама погибла при землетрясении, и я переехала в Мехико. Как много веток! — она старательно перешагивала упавшие сучья и мелкие поваленные деревца. — А у тебя кто-то есть?
— Нет, — ответил я, — я детдомовский. Нас всех отдали в кадетское училище, а тут как раз война началась.
— Так ты профессиональный военный? Фу, кыш! — не смотря на уже минусовую температуру комары ещё водились в лесу.
— Да нет, я не доучился, поэтому и не стал офицером. Решил, что лучше уж сюда, чем каждодневная муштра.
— А после чем будешь заниматься?
— После войны? Да я не думал. Вдруг не доживу. Что зря строить планы?
Мы помолчали. Солнце уже было высоко, но в лесу всё ещё было сыро, холодно и темно. Гнетущую обстановку усугубляла тишина — ни пения птиц, ни даже поскрипывание веток не раздавалось. Природа тут, на линии фронта, будто застыла в ожидании, когда её оставят в покое.
— Я рисовать любил, — сообщил я.