Инглиш отдал честь и направился в сторону центра связи, у меня же была другая забота.
* * *
Отнеся оборудование обратно, я поспешно отправился в карцер. Он был намного просторнее, чем тот, в котором мне пришлось побывать. Стены стального цвета изредка переливались тускло-желтой энергией, как и силовые поля пустующих камер. Я подошел к одному из впечатанных в стены кубов, который служил временным домом Соларис, — она неохотно повернулась в мою сторону, предвкушая что-то плохое. Как только она увидела, что звук шагов принадлежит главной ее проблеме, то заметно повеселела:
— «Боже мой! Кто тут у нас? Сам Капитан почтил меня своим визитом? Хочешь пытать меня? Или просто пришёл на меня поглазеть?» — глазеть там действительно было на что. В отличие от их линкора на моем корабле стоял самый современный дуговой реактор, все палубы были очень хорошо снабжены энергией, и температура на них было отличной, но не настолько, чтобы сидеть в одних трусах.
— «ТЫ ЧТО СДУРЕЛА?! Если ты решила, что соблазнишь мою охрану таким видом, то ошиблась кораблем!!!» — пришлось признать, ее женские чары были внушительных размеров, я отвернулся, — «Не могла бы ты одеться, я пришёл поговорить!!!»
— «Какой же ты еще неопытный птенец, раз тебя смутил вид женского тела…» — судя по ее голосу, эта ситуация крайне забавляла пленницу на той стороне барьера.
— «Уж лучше быть неопытным птенцом, чем эксгибиционистом!!!» — в этом она была права, к такому меня жизнь не готовила.
— «А ты что никогда не спишь голым?.. Так удобнее… Плюс, мне не выдали одеяла, пришлось накрываться плащом…» — Соларис и не собиралась вставать с кровати, так еще и закинула одну ногу на другую, будто она у себя дома, а не на вражеском корабле.
— «Я пришел обсудить условия твоего освобождения… Но вижу, ты уже обустроилась!.. Я пошел!..» — хмыкнул и повернувшись вокруг своей оси, я удалился из ее поля зрения и начал топать ногами, делая вид будто ухожу.
— «СТОЙ!!! Что ты там сказал про освобождение?..» — она обвернулась плащом, и я вернулся обратно к прозрачному экрану камеры. Мы встали по разные стороны силового поля, я ухмыльнулся и надменно осмотрел помещение, сложив руки за спиной:
— «Ты правильно расслышала… Я бы хотел тебя освободить… Заметила, что мы все еще тебя не убили?.. Эх…» — я прикинул ценность любой жизни, ведь она всегда колебалась. В моем сознании существовали некие меры добра и зла, их спор с совестью был бесконечен и ежесекунден, но холодная расчетливость обычно просто объединялась с корыстью и вытесняла все остальные чувства. Даже такая незыблемая вещь как любовь — это тоже была неким видом эгоизма, направленный на предотвращение ненавистного одиночества. По крайней мере, так я себя успокаивал.