Марк промурлыкал отрывок из любимой увертюры к «Ромео и Джульетте» Чайковского — никаких других его увертюр он больше и знать не знал. Пройдя вперед и вытащив из внутреннего кармана ножницы для ногтей, он срезал с ближайшего розового куста крупный бутон. Кэтрин обожала этот вид бледно-розовых роз — сорт «Переменчивое настроение».
Кэтрин закусила губу: к такому трюку женщина обычно прибегала, чтобы не выдать своих смешанных чувств. Так было легче. Кэтрин тихо вздрогнула, быстро сообразив, что, если бы не Марк, великолепная роза простояла бы еще целую неделю, а может быть, и вовсе дней десять. Потом цветок бы завял, и сильные ветра сдули бы с него лепестки. Но теперь розочке останется лишь пара часов. Марк просунул бутон в отверстие для пуговицы и поднял лацкан, чтобы вдохнуть запах; удовлетворенный, он снова наклонился и неторопливым движением срезал еще один бутон. Развернувшись к своей жене, Марк протянул ей розу.
— Amor vitae meae[2], — сказал он низким голосом, чеканя каждую букву в каждом слове.
Кэтрин взгляда не подняла, но приняла бутон, сжав его большим и указательным пальцами. Тогда Марк взял ее за подбородок и поднял ее голову так, что теперь она смотрела в его глаза.
— Так-то лучше, женушка моя. Теперь я вижу твое чудное личико во всей красе. Что скажешь? — подсказал он. — Как тебе мой подарок?
— Спасибо, — произнесла Кэтрин почти шепотом.
Марк опустил ее голову и поцеловал в затылок.
— Фу! Эй вы, голубки, уединитесь уже, хватит тут тискаться на виду у всех!
Перед ними стояла их пятнадцатилетняя дочь, изображая, что ее тошнит. В руках у нее был огромный рюкзак с учебниками. Худые ноги девушки были обтянуты лосинами, а длинные темные волосы собраны в аккуратные косички и уложены лаком; как и обычно, она выглядела соответственно правилам, принятым в Маунтбрайерз, — никаких нареканий.
Кэтрин было забавно наблюдать, как далеко подростки готовы зайти в своем бунте против школьной формы — они возвели в культ подчеркнутую небрежность. И в каком-то смысле систему одурачить у них получалось — со стороны, даже с закатанными рукавами, неровно завязанным галстуком и опущенными носками, все студенты Маунтбрайерз казались одинаковыми. Другой вопрос, что как бы небрежно они ни одевались, сколько занятий ни прогуливали и как бы сильно ни ругались, стряхнуть с себя имидж деток богатых родителей эти молодые люди уже и не смогли бы, даже если бы захотели.
Комментарий своей дочери Кэтрин проигнорировала.
— Придешь к ужину, Лидия, или у тебя художественный клуб? — спросила она.