Прямо на скатерти стояли чайник и открытая консервная банка, валялись распечатанный цибик чая и переломанный пополам батон с изюмом. А около самой двери Саша увидел широкую, неубранную кровать с измятыми нечистыми простынями.
Купцевич, сопя, полез в холодильник и достал недопитую бутылку водки, потом извлек из-под кровати новенький патефон.
От водки Саша отказался, и Купцевич, заведя патефон, стал пить один.
Саша начал расспрашивать его о жизни, о здоровье, о занятиях. Купцевич отвечал возбужденно, то со злостью, то со смехом, сыпал ругательствами. Из его слов выходило, что человек он простой и добрый, очень болен, любит природу и не имеет друзей.
- Значит, ранения получили, - сказал Саша, просматривая пенсионную книжку Купцевича. - А вы у кого служили, в каком соединении?
- В разных. И не запомнишь. Я, брат ты мой, всюду кровь проливал.
- Работали-то вы по финансовой части. А что, на передовой все-таки приходилось бывать?
- А ты думал? Приходилось, все приходилось. Давай лучше закусим.
- Спасибо, сыт. Ну, а до войны вы чем занимались?
- Да что ты, ей-богу, прицепился? У вас там все мои анкетки лежат. В полном порядке. Вот еще бюрократы на мою голову, - вскипел Купцевич.
- Так это ж все для разговора. Должность такая, - примирительно заметил Саша. - А вот выпиваете вы зря. Или приятели такие, уговаривают?
- Какие там приятели! Брехня! Это они тебе небось наговорили? - Купцевич кивнул в сторону соседей. - Так я им… Подумаешь, раз в год кто зайдет.
- Фронтовые друзья?
- Ну, как сказать… ясно… - смешался Купцевич. - А этим я еще дам, - он снова оглянулся на стенку.
- Не советую. Милиция сейчас…
- А я плевал! Фронтовика, инвалида не имеют права… Всех их куплю и… я, может, контужен был? - неожиданно объявил он.
Саша заметил, как уходит Купцевич от вопросов, явно что-то недоговаривает и скрывает. И еще увидел Саша, что Купцевич человек нервный, вспыльчивый и в гневе может обругать, полезть в драку, но в таком состоянии может и сболтнуть лишнее. Саша решил проверить этот вывод, тем более, что дружба с Купцевичем в его планы не входила.
- Гляжу я на тебя и думаю, - вздохнув, сказал он. - Не так уж ты болен, и надо бы тебе работать.
- Ну, знаешь! - вспыхнул Купцевич. - Не тебе судить. У меня бумага.
- Что бумага? Ты у совести своей спроси. Чего на шее у жены сидеть?
В ответ Купцевич сверкнул глазами, с размаху ударил волосатым кулаком по столу и, сыпля ругательствами, глотая слова, закричал, что работать не будет, не желает и никто его не заставит, даже жена.
- Труженик, тоже мне! - издевательски воскликнул он. - Она сама на шее у меня сидит! Шестьсот рублей зарплата! А? Плевал я на них!