На мгновение мелькнула мысль, что блестки в тумане и призрачные образы… что мгла все же действует, несмотря на маску — мелькнула и растворилась.
Это было одно из самых ярких воспоминаний, связанных с братом. Пожалуй, не самое приятное, но яркое. Ему исполнилось… да, лет пятнадцать, а Джедд аккурат разменял второй десяток — когда Тамеса угораздило напиться, да так, что мир кружился вокруг. Что это был за повод? Не иначе любовные дела, которые в юности не очень отличают от конца света.
— Тебе бы хватит… — незаметно подойдя сзади, проговорил брат.
В его словах звучало беспокойство, но Тамес, еще не окончательно одуревший от выпивки, почувствовал, как щеки залила краска стыда.
— А по… моему в самый раз, — сидя на полу и глядя снизу-вверх, сказал он.
Джедд махнул рукой слуге за спиной парня.
— Сперва ты поешь, — не терпящим возражений тоном приказал он. — Потом можешь пить дальше и рассказывать.
Угрюмое желание противоречить исчезло, сменилось свойственной пьяным сентиментальностью.
— Ты всегда заботился обо мне, да? — Тамес икнул, и потупился, уставившись в ковер, на котором уже выстроился рядок бутылок. — На тебя… так много свалилось после смерти отца. И еще я…
Недолго думая, Джедд сел на пол возле брата и приобнял его за плечи.
— Ну? Что произошло? — как с маленьким ребенком, заговорил он.
Старый слуга не нашел ничего лучше, чем поставить поднос с мясом и овощами прямо на ковер. Парень говорил долго, взахлеб, Джедд же внимательно слушал и порой напоминал о еде. Он был мудр в свои двадцать с лишним. Он заставил брата поесть, а потом выпить: и еще, и еще — пока того не вырвало.
— Надо поспать, Та́ми, — напоследок сказал брат, назвав его, как некогда называла мать.
Наутро юноша едва ворочал языком, и его тошнило — но беды прошлой ночи отступили, прочно увязавшись с тем, как его рвало в туалетной комнате. Джедд был мудр в свои двадцать с лишним… И действительно о нем заботился.
А потом его не стало.
Должно быть, после его смерти Тамес и стал отрицателем. Горе — странная штука. Оно меняет тебя, кем бы ты ни был прежде. Обычных людей оно толкает в храмы — и отвращает от богов верующих. Он тысячи раз молил и клял, давал бессмысленные обеты в их семейном святилище — пока Джедд сгорал от лихорадки наверху. Но боги оставались глухи, слепы и безразличны. Как, впрочем, и всегда.
«Туман действует на меня, — наконец признал ученый. — Проклятье, он действует!»
Тамес прибавил шагу, как будто это могло скорей привести его к цели. Теперь, когда он был здесь, ученый наотрез отказался лгать себе. Он пришел в Логово, не веря в богов. Но в глубине, в самых дальних тайниках души — он шел, чтобы дозваться. Зачем? Выставить им счет или продолжать молить? Он не знал…