– О господи! – прошептал Дмитрий Николаевич, неотрывно глядя на жуткое чудовище.
К ним потянулась исполинская рука, и стало понятно, что, если она их схватит, спасения не будет – они заледенеют насмерть.
Роман стал лихорадочно рыться за пазухой, сорвал с шеи цепочку и выставил руку вперед, показывая ледяному исполину образок. К огромному удивлению Инюшкина, фигура отступила и скрылась в мечущихся снежных хлопьях.
– Надо идти! – прокричал сквозь ветер Волкогонов. – К колокольне! Наверх надо!
И после того как, помогая друг другу, двое смельчаков смогли подняться, они направились сквозь пургу к башне, протыкающей небо.
Удача им сопутствовала, так как, добравшись до здания, они увидели окно, не закрытое досками. Видимо, метель их просто оторвала. Роман и Дмитрий Николаевич залезли через него внутрь.
В колокольне было поразительно тепло и тихо по сравнению с тем, что творилось на улице. Они минуту постояли, пытаясь отдышаться и прийти в себя, и Инюшкин спросил:
– Что ты ему показал?
– Вот. – Волкогонов вытянул посиневшую от холода руку, на которой остались ошметки перчатки, и показал небольшой образок, висящий на цепочке. – Иконка святого Прокопия. Бабушка дала. Сказала, он от морозов защищает.
– Ясно. А сюда нам зачем? И вообще, что происходит?
– Сюда нам надо, потому что здесь все началось. Я думаю, так мы сможем остановить этого… злобного Деда Мороза.
– Чем остановить? Как?
– Этим.
Роман из-за пазухи вытащил жестяную коробочку, которую им отдала Инесса Октябрева, и достал зеленую чешуйку.
Дмитрий Николаевич с сомнением посмотрел на непонятную вещицу, но понял, что времени на расспросы уже нет – они и так слишком задержались.
– Ладно. Надеюсь, ты не ошибаешься, – вздохнул он и стал подниматься по винтовой лестнице.
– Я тоже.
Волкогонов с надеждой посмотрел на зеленую чешуйку, убрал ее в коробочку и поспешил за учителем.
Когда они добрались до площадки, над которой висел колокол, оба еле дышали и, несмотря на мороз, совершенно взмокли. Площадка со всех сторон была открытой, и ветер, казалось, продувал ее со всех четырех сторон одновременно, отчего холод становился просто невыносимым. Но обращать на это внимание было совершенно некогда.
Роман подбежал под колокол, задрал голову, чтобы рассмотреть его «внутренности», и полез в карман. На свет появился листок бумаги, он его развернул и снова посмотрел на колокол. Дмитрий Николаевич подошел и тоже стал разглядывать рисунок. Это было то самое изображение непонятной снежинки, которую когда-то нарисовала Октябрева. Только теперь ее рисунок был полностью переклеен и представлял собой вполне нормальную картинку, на которой снежинка была заключена в круг.