Валер знал, что это не так, но спорить не стал. А может быть, и в самом деле сердце надорвалось.
Вот странно: у него сердце тоже надорвалось от горя, но он почему-то остался жив. Это было несправедливо, но поделать с этим Валер ничего не мог.
Они поднялись на катер и долго еще смотрели на удаляющийся Остров. Ветром донесло оттуда несколько шиповниковых лепестков, но катер шел слишком быстро, и они, не долетев, закачались на волнах.
* * *
Она повествует, Вёльва, она прорицает:
«Но минуют века –
Шлем ужаса с неба исчезнет,
Снег вечный растает,
Снова солнце взойдет, и ясное небо
Оком своим голубым улыбнется.
Зазеленеют, как прежде, луга,
Рыба заплещет в волнах,
Птица взовьется над лесом,
Зверь по тайной тропе побежит,
И дистельфинк воспоет на заре
Свою звонкую, чистую трель.
Заколосятся хлеба.
В Доме Ветров
Станет спокойно и тихо…
Гарм, Лунный пес,
Вновь задремлет у Гнипахеллира,
Пещеры со сводом нависшим,
И лишь во сне будет он тосковать
О тех днях и событьях,
Горло которым он сам перегрыз,
Чтоб мертвенный и вечный покой
На земле воцарился!
Да, горько об этом Гарм пожалеет.
Кого ненавидеть отныне?
Одумайся, Гарм, Лунный пес!
Остановись, пока час роковой не пробил!
Три жертвы прими для Хельхейма –
Три добровольные жертвы…»
Из «Сказаний о Гарме, Лунном псе»
* * *
Остров Туманный больше не стоит напротив Городишка, а носится по волжским волнам то по течению, то против него. Совершенно так мечется по небу манья, звезда тоскливая, блуждающая… Само собой, высадиться на его берег никто не решается, да и не подпустит к себе Остров никого: так начнет колыхаться, такую волну от себя погонит, что как бы не потопил твою лодку. Тут уж не до высадки!
Теперь никому не узнать, куда скрылось белое озеро, обиталище туманов, и, само собой, никто и никогда не увидит то странное дерево, которое с некоторых пор появилось на Острове.
А случилось это так.
Змеиное тело долго висело на ветке осины, пока тоже не покрылось древесной корой. Постепенно из коры пробились побеги, которые сплелись с осиновыми ветвями. Листья их смешались и разрослись так буйно, что за ними уже почти не видны змеиные глаза: зеленый и голубой. Теперь это глаза дерева. По большей части они дремлют, но иногда поднимают заскорузлые веки и точат слезы. Случается это, когда с куста шиповника, цветущего круглый год и особенно пышно зимой, ветер обрывает белые лепестки и приносит к дереву…
Человек, знающий, что произошло на Острове, увидев эти слезы, наверное, тоже заплакал бы. Беда только, что из шестерых знающих остались в живых лишь двое, да и те стараются даже не думать и не вспоминать, что там творилось.