Дмитрий Николаевич вскочил со стула, чувствуя такой прилив энтузиазма, какого не бывало с институтских времен. Благодаря дневнику Инессы Октябревой он наконец-то нащупал реальную возможность изменить не только унылый школьный праздник, но и собственную жизнь. Оставалось только включить все свои творческие возможности – а их у Инюшкина было в избытке, в этом он не сомневался, – и удачно реализовать представившийся шанс.
– Так, ну и что же дальше?
Однако, к огромному разочарованию Дмитрия Николаевича, никаких записей в дневнике Инессы Октябревой больше не было. Перевернув страницу, учитель русской литературы наткнулся на несколько пожелтевших, но девственно чистых листов. И все.
В первое мгновение Инюшкин оторопел. Он замер над потрепанной папкой, а в голове колоколом зазвенела тишина. Все мысли будто выдуло единым порывом ветра. Он так надеялся, уже столько всего напланировал – и вдруг… Возникло неприятное чувство, будто молоденькая практикантка из 30-х его обманула.
Дмитрий Николаевич опустился на стул и замер, глядя в одну точку. Непроницаемая тишина и холод обступили его, вынуждая съеживаться еще сильнее, до боли в мышцах. Дыхание стыло в холодном воздухе бункера, повисало перед лицом белым беспомощным облачком и растворялось, превращаясь в ничто.
Учитель несколько минут неподвижно просидел перед столом. Вскоре леденящие пальцы морозного воздуха стали пробираться ему под одежду. Дмитрий Николаевич вздрогнул от холода и очнулся.
– Какого черта я делаю? – спросил он сам себя. Вопрос прозвучал в пустом помещении глухо и невнятно, но этого звука было достаточно, чтобы безнадежность отступила. – Чего я привязался к этой рукописи? Вот еще, нашлась панацея…
Учитель встал из-за стола, сильно потер лицо озябшими ладонями, аккуратно собрал и перевязал папку с записками Октябревой и убрал ее на полку к другим своим тетрадям и документам, хранящимся в бункере.
– Утро вечера мудренее, – негромко проговорил Инюшкин, запирая дверь бункера. Пора было возвращаться домой – и спать.
После нескольких первых уроков у Дмитрия Николаевича было «окно». И, не откладывая, он тут же отправился в отдел кадров. Документооборот в школе был организован идеально, и любую бумажку можно было найти практически без проблем. На это преподаватель литературы и сделал ставку, открывая дверь в кабинет кадровиков.
Вежливо поздоровавшись с начальницей отдела, Инюшкин изложил свою просьбу:
– Я хотел бы глянуть на личное дело Ирины Поповой – в 1934 году она у нас проходила практику.
– Зачем вам ее личное дело?