Покачивая головой, Козоле переводит взгляд от стойки к своей рюмке и снова к стойке, на толстого услужливого человека у пивных кранов.
— Послушай, Эрнст, я его совсем не узнаю. Какой-то другой человек, — говорит он мне.
Мне тоже так кажется. Я тоже не узнаю его. В моем представлении он так сросся с военной формой и своей непременной записной книжкой, что я с трудом мог бы вообразить его себе в рубашке, а тем паче хозяином пивной. Теперь он пьет с нами за компанию и позволяет тому самому Тьядену, на которого он на фронте обращал внимания не больше, чем на вошь, хлопать себя по плечу и тыкать. Мир чертовски переменился!
Вилли, подбадривая Козоле, толкает его в бок:
— Ну?
— Ей-богу, Вилли, не знаю, — в смятении отвечает тот, — дать ему в рыло или нет? Мне как-то все иначе представлялось. Ты посмотри только, как он обхаживает нас! Ишь, липкое дерьмо! Тут всякую охоту потеряешь.
А Тьяден все заказывает и заказывает. Ему доставляет огромное удовольствие гонять свое прежнее начальство от стойки к столику и обратно.
Зеелиг тоже немало заложил за галстук. Его бульдожья морда багровеет, отчасти от алкоголя, отчасти от бойкой торговли.
— Давайте опять дружить, — предлагает он, — ставлю бутылку довоенного рома.
— Бутылку чего? — спрашивает Козоле и выпрямляется.
— Рома. Там у меня в шкафу еще сохранилась одна такая бутылочка, — преспокойно говорит Зеелиг и идет за ромом. Козоле глядит ему вслед с таким видом, будто ему обухом по голове дали.
— Знаешь, Фердинанд, он, наверное, все забыл, иначе он не стал бы так рисковать, — говорит Вилли.
Зеелиг возвращается и наполняет рюмки. Козоле шипит ему в лицо:
— А помнишь, как ты ром хлестал со страху? Тебе бы в морге ночным сторожем быть!
Зеелиг примирительно машет рукой.
— Быльем все это поросло, — говорит он. — Будто никогда и не было.
Фердинанд опять умолкает. Ответь Зеелиг резкостью, скандал разыгрался бы тут же. Но эта необычная податливость сбивает Козоле с толку, и он теряет решимость.
Тьяден раздувает ноздри, да и мы все с наслаждением поднимаем носы: ром недурен.
Козоле опрокидывает свою рюмку на стол:
— Не желаю я твоих угощений.
— Дурья голова, — кричит Тьяден, — лучше бы ты мне отдал! — Пальцами он пытается спасти все, что еще можно спасти. Результат ничтожен.
Пивнушка постепенно пустеет.
— Шабаш, — говорит Зеелиг, опуская жалюзи.
Мы встаем.
— Ну, Фердинанд? — спрашиваю я.
Козоле мотает головой. Он все еще колеблется. Нет, этот кельнер — не настоящий Зеелиг.
Хозяин открывает нам двери:
— Мое почтение, господа! Спокойной ночи! Приятного сна!
— Господа! — хихикает Тьяден. — Раньше он говорил: «свиньи»…