Призывный троекратный свист прервал любимое занятие мечтателя. Тетушка покачала головой.
— Ой, да уже иди-иди, пришла твоя шпана!? Твой дедушка, светлая память ему, сейчас в гробу бы трижды перевернулся! Он габэ в синагоге был.
— Ну, что там? Ну, чего?! — Племянник за друзей своих обиделся, — Какая же «шпана»? Рашид — почти отличник и еще он — комсорг. Акоп — работает. А ты на них…
— Да, я на них!.. А почему ты не отличник?! Ведь у тебя аидише а коп…
Свист повторился.
— Я побежал. Ребята ждут. Не расстраивайся, Даринька…
Март в южном городе — уже вполне весна во влажной зелени текучая. Но с моря дул холодный «норд», старался мини смерчи закрутить из уличного мусора, с женскими юбками бесстыдничал, мальчишечье сладострастное внимание привлекая: «Смотри, какие ноги волосатые у той! А у этой, глянь, что за корма!..»
— Чего случилось?! — накинулся я на Рашида и Окопа.
Друзья переглянулись.
— Ты чего, не знаешь ничего? «Хозяин» умер! «Чопур-Ёська».
Мне оставалось только промолчать, чтобы свыкнуться с этой ошеломительной новостью. Вот, когда я пожалел по-настоящему, что дома тарелка черная, наш старый репродуктор, не работает, и газеты мы не выписываем, потому как дорого. Да ради такого случая!..
Акоп с Рашидом посмотрели друг на друга, покивали согласно.
— Так что, тебя мы поздравляем, Фимка. С тебя, как говорится, магарыч! Пачку «Казбека» покупаешь.
— Почему это с меня?
— А потому!.. «Хозяин» вашу нацию собрался в «спецпоезда» затолкать, ну, и — в Сибирь, в лагеря, поближе к вашему Биробиджану!..
— Чего глазами хлопаешь?
— А почему только сейчас мне говорите?
— Потому, что мы бы тебя спрятали. В подвале трехэтажки, под Рашидом…
— Там есть подвал?
— Там прятали армян в пятом году.
Неужели «Чопур-Ёська» сделал бы это? Фима припомнил, — да, какую-то тревожность дома он улавливал.
Поэтому, наверное, и объявила тетя, будто какой-то треп по городу гуляет. «Ты пока в школу не ходи». Чему потенциальный второгодник, конечно, и обрадовался сразу же.
— Ну, ладно, чего стоим?
— Пошли позырим, что, где в городе творится.
Ну, и пошли.
Ходили «Мы» тогда легко и много. Уж не поэтому ли возраст тот и называется — «переходный»? На улице «Торговой», наш «Бродвей», где мы любили пошататься вечерами, было пусто, и никаких примет великого события не наблюдалось.
Невольно взгляды на наши привлекло окно, заложенное камнем в цвет стены. По коллективной памяти многонациональной нефтяной столицы улица эта повидала многое, даже стрелков шотландских в клетчатых кильтах до колен во время краткой оккупации. А потом здесь побывали и турецкие солдаты в своих национальных фесках с кисточкой. Вот, может, именно тогда и залетела «шальная пуля» в то окно и угодила прямо в молодого армянина. А. вот была «шальной» ли эта пуля? Ведь, вроде бы, тогда и началась очередная в нашем городе «армянская резня».