– Заглушите двигатели и выходите с поднятыми руками! – приказали через громкоговоритель с эсминца.
– Чего? – опешил охранник.
Я сам решительно ничего не понимал! Для верности я посмотрел на флаг «Генерала Деникина». Ну свои же!
– Пушка! – завопил Монетка. – Они наводят пушку! Зачем?
– Думаю, они будут стрелять, – мрачно произнес капитан.
И он не ошибся. Прогремел выстрел. Снаряд, подняв сноп брызг, взорвался перед носом «Юрия Гагарина».
– Повторяю: сдавайтесь, или мы вас потопим. У вас минута на размышления.
Как назло, корабль находился сбоку от нас, вне сектора поражения торпедных аппаратов или ракетных установок. Для последних – я так подозреваю, еще и слишком близко. А еще я подозреваю, что капитан эсминца – не такой олух как мы, и специально занял такую позицию, чтобы расстрелять нас, ничем не рискуя. А мы – ротозеи.
– Ссучились, падлы! – заорал карманник, хватая автомат. – Развели нас, как лохов последних!
Охранник начал натягивать бронежилет.
– И зачем? – поинтересовался я. – Думаешь, от такого калибра он тебя защитит? Или просто хочешь потонуть побыстрее?
Капитан повернул тумблер, заглушая моторы. Сдаемся.
Мы вышли на крыло экраноплана как раз тогда, когда «Генерал Деникин» начал разворачивать орудийную башню, чтобы потопить бесценный аппарат. Подняли руки. Сдаемся.
Так наши мечты осуществились. Частично. Во всяком случае – мои. Я смог помыться и постирать одежду. Правда, в камере, где, к счастью, был душ. Ремень и даже шнурки отняли, и я бродил из угла в угол, придерживая спадающие штаны. За время злоключений я сильно исхудал! Побриться тоже не удалось – предоставить бритву никто не позаботился. Хотя бы нормально кормили и я спал в нормальной кровати. Хотя, какой кровати? На жестких тюремных нарах, но с подушкой и одеялом.
Да, мы опять попали в заточение. Нас содержали раздельно друг от друга, я лишь один раз видел Монетку, когда меня вели на допрос, а его, похоже – с допроса.
Допросы, да. Выдернуть на допрос могли в любое время дня и ночи. И я раз за разом рассказывал свою историю. Стоило мне вспомнить новую подробность, или упустить что-то из сказанного ранее, комитетчик заострял на этом внимание и сыпал десятками дополнительных вопросов.
Вскоре допросы вообще превратились в ответы на вопросы, как относительно моих злоключений, так и моих невольных соратников. Если про себя я говорил все, ничего не утаивая, то что делали каторжники до момента моей встречи с ними, я знал только по их рассказам. То есть очень немного. Моментов, которые особенно заинтересовали комитетчиков, хватало: предательство полковника Грачева, черти в Скагаранском Халифате, в основном – Киниш, отдельно – фигура в балахоне, старый потомок Великого Хана, именем которого я даже не поинтересовался, порт Первый.