Я с недоумением взглянула на комиссара.
— Вы шутите, конечно?..
— Ничуть. Я говорю совершенно серьезно. Вы не раз говорили, что вас не удовлетворяет ваша деятельность в Экспедиции, что вам не к чему применить свои силы: большей арены для применения энергии, чем у нас, сейчас трудно представить.
— Да ведь я применяю ее и без партийного билета… насколько, конечно, вы допускаете это.
— Такое применение интересовать нас не может. Вы идете по узкой старой дороге; пора повернуть на широкий новый путь.
— Но на этом новом пути я неизбежно должна буду заняться политической деятельностью, а это, как я вам говорила, претит мне.
— Претит поначалу; потом привыкнете, и она вас даже увлечет.
— Но почему вам вздумалось «вдруг» предложить мне это? Чем заслужила я такие заботы о себе?..
— Да я забочусь вовсе не о вас. Нам нужны люди не только энергичные, но и искренние. Вы обладаете этими качествами и можете быть нам полезны.
— Благодарю вас, комиссар, за аттестацию, но для того, чтобы и впредь эти качества остались таковыми, я должна работать в области, которая меня привлекает. Политическая работа засушила бы мою душу, убила бы мою энергию…
— Политическая работа?.. — изумился комиссар. — Да поработав с нами в этой области, вы скоро станете одним из идейнейших работников партии. Я в этом убежден.
— Никогда! — вырвалось у меня так искренно, что комиссар с удивлением посмотрел на меня. — Никогда, не только принципиально, не только потому, что, как вы же указывали мне, партийность исключает личную инициативу в работе, — во всех поступках и даже в чувствах, но и оттого, что вы то неискренни, что слова идут у вас вразрез с делом. Не вы ли говорили мне, что зачастую подчиняетесь директивам партии вопреки своим взглядам на эти директивы. Я бы этого не могла, я бы стала противиться проведению их в жизнь, и поэтому работа в области политики не по мне.
Свидание закончилось тем, что комиссар посоветовал мне «все же подумать» над его предложением.
Смерть Ленина в 1924 году, с которой многие еще связывали надежды на перемены, в действительности не изменила ничего. Только по Петрограду стала ходить песенка:
Ты гори, гори свеча
У могилы Ильича,
Всей России палача,
Чтоб работал и в гробу
Он на пользу ГПУ.
Да рабочие варьировали это произведение неведомого автора в не совсем цензурных и почтительных для «вождя мирового пролетариата» выражениях.
В конце 1925 и начале 1926 — последние годы нэпа — в праздники петроградские улицы напоминали ярмарку пережившего какое-нибудь стихийное бедствие села, с нищенски одетыми бабами и мужиками и утрированно «по модному» фабричными, среди которых виднелись и «наехавшие из города господа».